Маскавская Мекка

Громоздкий прямоугольный портал - пештак, - горделиво возвышал свою тридцатиметровую махину. Кружево резьбы делало его похожим на каменную пену. Скользнув в глубокую стрельчатую нишу, также декорированную резьбой и мелкой лепкой, взгляд падал к распахнутым во внутренний двор створкам огромных ворот. Там его немедленно слепило яростное сверкание позолоты.

Оставалось сделать еще десяток шагов - к вызолоченным скульптурам слонов и обезьян, к палисандровым панелям дверей, к блестящим ливреям, к черно-синей форме мамелюков, к роскоши, богатству и свободе... но в душе растекалось не ликование, а тоскливое чувство пугающего одиночества. А если - проигрыш? Что тогда? Шансов на выигрыш больше... но Настя права - если остается пусть даже математически исчезающая, ничтожная - но принципиально реализуемая - возможность проиграть, значит он - безумец! И, следовательно...

- Да какого!.. - невольно охнул Найденов, поворачиваясь.

Мамелюк задумчиво смотрел на него, помахивая резиновой палкой, которой и было совершено в отношении Найденова легкое, но все же болезненное физическое воздействие, а именно: тычок под ребро. Мамелюк был немолод, усат, широк; синее форменное сукно на брюхе перетягивал широкий черный ремень с вензелем на стальной пряжке - "ММ". Те же буквы поблескивали и на тулье бескозырки.

- Проходи, братан, проходи, - лениво сказал он. - Не стой здесь, не надо.

В его голосе звучала нотка природного добродушия.

Найденов понимал, что мамелюка сбил с толку его плащ. В сущности, ошибка была вполне простительной. Если бы не дождь, он бы никогда не отправился сюда в этом старом плаще. Если бы даже он минуту назад скинул его и повесил на руку, охранник не принял бы его за оборванца и не стал взбадривать тычком дубинки, понуждая убраться от стен дорогого отеля...

- Ах ты козел, - несмотря на все "бы", сказал Найденов. - Баран бадахшанский! Ах ты...

Лицо охранника зачерствело; одной рукой он уже тянулся к кнопке переговорного устройства, другая начинала движение, завершением которого должен был стать второй тычок палкой - судя по начальной амплитуде, гораздо более болезненный. Однако и Найденов не терял времени. Мамелюк качнулся, предполагая, должно быть, помешать попытке этого агрессивного типа извлечь оружие, однако не поспел: Найденов уже выхватил билет и сунул его под нос остолбеневшему стражу.

- ... ах ты, придурок! - закончил он при этом фразу.

Охранник вытянулся, как на смотру, и уставным движением прижал палку к правой ноге.

- Менеджера мне! - сухо приказал Найденов.

- Э-э-э-э... - заблеял мамелюк, по-собачьи облизываясь и тряся головой. - Господин, ведь я... простите, господин!.. бэ-э-э...

- Менеджера, сказал!

Страж отступил на шаг и расстроенно забухтел в переговорное устройство.

Не более чем через три минуты Найденов миновал ворота, чинно проследовал по медной брусчатке двора и вот уже шагал по красному узорчатому ковру, узкой полосой закрывавшему ступени, отделанные лазуритовой мозаикой.

- Просто недоразумение, - напряженно бубнил высокий костистый человек в светлом костюме, явившийся по зову мамелюка, чтобы отхлестать последнего по суконному рылу лайковой перчаткой. - Недоразумение, которое...

Бэдж на лацкане пиджака сообщал, что это был начальник охраны Горшков, Константин Сергеевич.

- ...Самым строгим... соответствующие меры, - придушенно выдыхал он.

- Да уж, будьте добры, - цедил Найденов. - Проследите... окажите любезность... Совсем они тут у вас...

Каменнорожий швейцар, глазом не моргнув при взгляде на плащ и ботинки посетителя, придержал дверь, и Найденов, в котором отчаяние и ярость уступили место сосредоточенному оледенению, переступил порог "Маскавской Мекки".

Голопольск, четверг. Заседание

- Товарищи! - сказала Александра Васильевна. - Я понимаю, что все устали. Но, к сожалению, в повестке дня еще один вопрос.

Басовитый гомон стих. Двенадцать крупных мужчин, вот уже две или три минуты занимавшиеся тем, чем всегда занимаются люди в коротких перерывах напряженных и утомительных заседаний (потягиваются, хрустят суставами пальцев, вздыхают и перебрасываются почти ничего не значащими словами), снова подались к длинному столу, в котором отражался безжалостный свет десятирожковых люстр, и одинаково положили сцепленные ладони на его полированную поверхность.

- Вопрос не такой значительный, как предыдущие... но все-таки очень важный. И тоже требует срочного разрешения, - устало сказала она. - Памятник Виталину пришел в полную негодность. Есть авторитетное мнение, что скульптура не подлежит восстановлению...

Нажала кнопку селектора:

- Зоя, пригласите Емельянченко!

Тут же открылась дверь, и в кабинет вступил Евсей Евсеич. Остановившись у порога, он выжидательно поглядел на Твердунину.

- Проходите, - предложила она. - Евсей Евсеич Емельянченко, главный художник пуговичной.