Маскавская Мекка

- Как Маяковский сказал, помните? Громадье планов, - ловко сворачивал он на безопасную тему. - Подождите, вот сейчас с Маскавом разберемся, выведем гумунизм за пределы края, снова за свои дела примемся! Картофель надо поднять в области? Что у нас, в самом деле, такое с картофелем? Безобразие! Молоко! Что за удои! В час по чайной ложке - это удои? Нет, понимаете, это не удои! А кормовая база! С такой кормовой базой мы далеко не уедем!..

- Да, да, - кивала она, невольно прижимаясь боком. - Кормовая база... Поднимать нужно кормовую базу, Николай Арнольдович...

- Вы смотрите, что получается, - рокотал он, невзначай беря ее нежные влажные пальцы в свои. - Ведь отнять кормовую базу - это все равно что вены перерезать живому организму.

- Да, - шепнула она застенчиво, попытавшись высвободить руку, но поскольку Мурашин руку не отпускал, тут же оставила эти робкие попытки. Именно вены!..

- Нельзя без этого! Никак нельзя! - сказал Николай Арнольдович. Он незаметно двинул плечом и его локоть коснулся нежной, выпуклой, мягко поддавшейся плоти.

- Нельзя! - согласилась она, останавливаясь. - Разве можно?.. Подождите, я дверь открою.

Александра Васильевна щелкнула замком, распахнула дверь (несмазанная петля отозвалась пронзительным кошачьим голосом) и включила свет. В комнате стояли две застеленные полутораспальные кровати, тумбочка, стол, пахло свежим бельем и запустением. Розовые шторы закрывали окно.

- Располагайтесь, - с легким сожалением сказала она. Ей было очень приятно идти с ним, но вот они пришли, и на этом все кончилось. - Можно окно открыть, если хотите. Если вам не надует...

- Окно? - напряженно переспросил Николай Арнольдович, делая к ней шаг. - Вы говорите - окно?

- Да, окно... - пролепетала Александра Васильевна, отступая. - Если вам не...

- О... о... окно? - с запинками повторил он, делая еще шаг.

- Да... да... если не надует, - смятенно ответила она, отступая еще на три сантиметра и не находя в себе сил отвести взгляда от полыхающих голубым огнем глаз.

Николай Арнольдович сделал новый шаг и обнял.

- Что! что! - в полубеспамятстве повторила Александра Васильевна, пытаясь упереться немеющими руками в его широкую сильную грудь. - Что вы, товарищ Мурашин!

- Товарищ Твердунина! - бормотал он ей в ухо. - Вы замечательный гумунист! Вы чудесный, прекрасный гумунист!..

- Товарищ Мурашин!

Как-то само собой получилось, что она прижалась к нему всем телом.

- Вы великолепный гумунист! - повторял он. - Вы очаровательный гумунист!

- Что вы делаете! - лепетала она, чувствуя сквозь платье обжигающий жар его ладоней. - Это же неморально, Николай Арнольдович!

- Но... Александра Васильевна!.. - прерывисто и жарко выдыхал он, одной рукой прижимая, а другой шаря по ее спине. - В конце концов, даже гумрать... мы должны согласиться... примат общечеловеческих над приматом классовых!.. М-м-м...

- Какие приматы?! - потрясенно шептала она, пытаясь освободиться и чувствуя, что ее попытки с самого начала обречены на провал: так же сильно, как вырваться, ей хотелось сейчас, чтобы ее не выпускали из объятий. - Какие приматы!..

Что-то громко хрупнуло - это была застежка.

- Ах! - сказала Александра Васильевна.

Николай Арнольдович впился ей в губы.

Снова что-то хрупнуло.

Такое Александра Васильевна переживала только один раз в жизни - в юности, когда, не зная еще ничего о свойствах коньяка, выпила подряд три больших рюмки.

- Вы поразительный, вы просто ослепительный гумунист! - неровным шепотом сказал он, оторвавшись. Дыхание обжигало ей ухо.

- И вы! и вы тоже!.. - выдохнула она, пряча лицо у него на груди.

Неожиданно Мурашин оттолкнул ее и, метнувшись к выключателю, погасил свет.

- Что вы делаете?! - опять ужаснулась Александра Васильевна.

Растопырив руки, Николай Арнольдович по-медвежьи приближался к ней, и в темноте его тело казалось еще больше.

Рывком обняв, он мощным движением корпуса подтолкнул ее к кровати.

- Да что же вы делаете! - шептала она, упираясь.

Хрупнула третья застежка.

Николай Арнольдович напряженно сопел. Александра Васильевна задыхалась от бури противоречивых чувств, охватившей все ее существо. Тела их раскачивались.

Хруп! - четвертая.

Николай Арнольдович попытался сделать подсечку. Александра Васильевна устояла, но все же еще через несколько секунд оба с шумом повалились.

На кровати началась возня, прерываемая то умильным бормотанием, то свистящим шепотом, то вздохом.

Тут и там уже начинала проглядывать белизна, ослепительная в полумраке.

- О! - сказала она, понимая, что случилось непоправимое.

Николай Арнольдович зарычал.

Кровать ходила ходуном, скрипя и подскакивая, но они уже не слышали этого шума.

И только всеслышащее эхо согласно гукало в пустых стенах райкомовской гостинички.

Маскав, четверг. Ночной полет

Машина мягко затормозила и остановилась у ворот в круге яркого света.

- Сейчас, подождите.

Настя высунула зонтик, раскрыла, потом и сама выбралась под дождь.

- В девятнадцатую, к Сергею Марковичу. - Покосилась назад и презрительно бросила таксисту, торопливо вылезающему из машины: - Да что же вы так волнуетесь, гос-с-споди!