Маски

— Если вы не отстанете, я двину вас в челюсть, — сказал молодой человек и удалился, разминая турецкую сигарету на серебряном портсигаре.

— Присаживайся, Дэвид, — сказал он, и Дэвид присел.

— Что тебя гложет, сынок?

— Я очень несчастен. Я такой несуразный!

— Сынок, такое бывает в жизни сплошь и рядом. В один прекрасный день обнаруживается, что другие выглядят привлекательнее, чем мы. Это вызывает кучу неприятных ощущений. Уж я-то знаю.

— Вот что я тебе скажу, Дэвид. Я дам тебе поносить одну из моих масок.

— Неужели?

— Надевай!

Дрожащими руками Дэвид надел маску.

— Как ты теперь себя чувствуешь?

— О боже, замечательно, великолепно!

II группа фрагментов — дочери

Вторая стопка черновых отрывков посвящена отношениям дочерей и родителей. Дочери неизменно встречаются с незнакомцем в маске в потенциально романтических ситуациях, которые определяют содержание каждой сценки. В двух из четырех недоработанных сценах незнакомца в маске зовут мистер Крис или мистер Кристофер, но на других страницах у него нет имени.

Вступительная встреча, разворачивающаяся на двух страницах, представляет собой разговор матери и дочери о постояльце в маске. Когда дочь признается, что постоялец предложил ей открыть свое истинное лицо, мать закатывает дочери грубый и почти истеричный допрос. Это самый пространный отрывок из четырех, представленных здесь, и в последних абзацах мать пересказывает некий фильм, испугавший ее в детстве. Она сосредотачивается на одном эпизоде, в котором монстр в маске открывает свою личину молодой девушке — героине фильма. Судя по подробному описанию, мы можем легко догадаться, что речь идет о шедевре немого кино — «Призраке оперы», в котором играл Лон Чени. Теперь ясно, почему она с таким пристрастием допрашивает дочь. Мать ужасается от одной мысли о том, что дочери предстоит пережить ту же кошмарную сцену с постояльцем в маске.

Третий отрывок посвящен мечтаниям простодушной дочери об облике идеального возлюбленного. Однако четвертый заключительный отрывок — самый тревожный, ибо, благодаря эффекту замещения маски, молодая женщина позволяет себе совершить психологическое деяние, запрещенное в любом культурном контексте. Она влюблена в своего отца, и маска, сработанная по его образу и подобию, позволяет ей вступить в связь с незнакомцем, который носит эту маску: «Теперь вы можете взять меня за руку». Сцена почти совпадает с событием, происходящим в начальном повествовании «Масок», но здесь она подана в виде рассказа словами владельца масок, скорее всего, безымянного Латтинга, живописующего свои разнообразные приключения своему приятелю Смиту. Это короткая сценка и остаток «подвальной» части страницы зарисован рукой Брэдбери карнавальными персонажами. Эти карикатуры — еще один способ выражения подавленных страхов и запретных страстей, но они также высвечивают игривое облачение в маски и снятие масок, которые возникают в более поздней прозе Брэдбери (всестороннее обсуждение рисунков см. в Eller, Touponce, Ray Bradbury: The Life of Fiction, с. 32–34).

— Интересно, что же приключилось с мистером Крисом? Дуэль? Говорят, он немец, и у него на лице шрамы, которыми они изукрашивают друг друга в Германии.

— Попадаются любопытные шрамы.

— Ни разу не видела любопытных шрамов, — сказала мать.

— Но некоторые и вправду интересные.

— А может, у него родимое пятно?

— Как знать. Жуткое, наверное.

— Однажды он мне пригрозил.

— Правда? Да как он посмел!

Она бросила свое шитье и возмущенно уставилась на дочь.

— Что он сказал?

— Он пригрозил, что снимет маску в моем присутствии.

— Что он сделал?

— Так и сказал: если я это сделаю, тебе не поздоровится. Вот что он сказал.

— Он угрожал?