Маски

— Мужчины какого типа вам нравятся, мисс Таркинс? — поинтересовался он.

Она отвернулась.

— Опять вы со своими шуточками, — сказала она.

— Ну что вы, — принялся он ее умасливать. — Я серьезно. Какой масти — блондины, брюнеты, рыжие? Скажите же, умоляю!

— Ах, — вырвалось у нее.

Но он проявил настойчивость, и она наконец призналась:

— У него должны быть голубые глаза и волевой подбородок, темные волосы и прямой отточенный нос, красивые налитые губы, чтобы… чтобы…

— Целоваться?

— Чтобы красоваться! — вскричала она, заливаясь краской.

— Ах да, конечно, именно это я и хотел сказать. Красоваться!

На следующий день он спустился по лестнице в маске с волевым подбородком и черными бровями, прямым отточенным носом и крупными налитыми губами.

— Доброе утро, мисс Таркинс!

— Мамочка! Я люблю его! — воскликнула она.

Обращаясь к каждой из своих женщин, Кристофер говорил:

— Разве вы вправе ревновать? Да ни в коем случае. Только если я день-деньской буду любить всех женщин в одной и той же маске. Вы любите эту маску. Когда я надеваю другую маску, я уже не тот, кого вы любите. Это уже кто-то другой с другой женщиной в другой комнате. Тогда к чему вся эта зеленоглазая ревность. Я люблю вас. Вы любите меня. Чего же вам еще?

Ко мне ходит одна молодая женщина. Сказать зачем? Это кошмар, извращение! Я содрогаюсь при одной только мысли об этом, но это правда. И я поделюсь ею с вами: она всегда была влюблена в своего отца. Но общество это запрещает. И вот она пришла ко мне. Да, ко мне. Принесла в подарок коробочку, обернутую в папиросную бумагу. Вручила мне и говорит:

— Вы знаете моего отца, Уильяма Сандерса?

Я ответил:

— Да.

Тогда она сказала:

— Откройте футляр.

Я открыл, а там — маска ее отца.

— Наденьте, — попросила она.

Я надел.

— А теперь, — сказала она, присаживаясь. — Можете взять меня за руку.

И это только одна из многих женщин!

III группа фрагментов — влюбленные женщины

В этой восстановленной группе отрывков женщины более зрелого возраста, чем в предыдущих фрагментах, и их встречи с масками отныне не отягчены присутствием материнских или отцовских персонажей. В первом двухстраничном отрывке жена учится приспосабливаться к мужниной страсти к маскам. И вот однажды вечером он заявляется домой в маске смерти, которая как бы дает право отнимать чужие жизни одним только щелчком пальцев. По-брэдбериански уникально описывается дом, населенный масками, которые слышат, видят и даже вроде бы говорят, когда комнаты продуваются порывами сквозняка. К сожалению, сцена резко обрывается чуть ниже середины второй страницы и нет никаких признаков того, что Брэдбери ее закончил.

Второй фрагмент представляет собой краткую разработку диалога с собеседником в маске, изначально описанного в сжатом изложении на самой первой странице сохранившегося пространного повествования 1946–1947 годов: