Маленький лягушонок, выбравшийся на мшистый камень у самого берега пруда, громко квакнул. В этом одиноком, словно последний вздох, звуке, раздавшемся в старом парке, можно было различить одновременно и немой вопрос, и тревогу. На широкой мордашке малыша застыло любопытство, круглые глаза навыкате уставились на красивую девушку, стоявшую немного поодаль, в тени древнего вяза.
– Ква-ак? Аа-ак? – вновь заквакал лягушонок.
Девушка подошла ближе, придерживая подол темно-синего платья.
– Я не знаю, сэр Гвинеон, – тихо проговорила она, обращаясь к маленькому зеленому существу. – Должно быть, что-то изменилось...
– Ке-ваак, Инельн!
– Верно, мой милый рыцарь, изменилось во мне... – Красавица протянула лягушонку нитку с десятком нанизанных на нее мух, и маленький квакун тут же принялся лакомиться угощением.
Подул ветер, сорвавший с нависающего над леди вяза последние листья и взвивший их в воздух. Девушка сильнее закуталась в бархатную накидку цвета сумерек, отороченную нежным лисьим мехом, но ни осеннее одеяние, ни теплые атласные перчатки не спасали от холода.
Леди Инельн подошла к самой кромке воды и посмотрела на свое отражение в прозрачной глади пруда. Она была бледна и болезненна с виду: на лице залегли глубокие тени, а лоб омрачили морщинки. Глаза раскраснелись от слез, и под ними налились синевой мешки, сухие губы были обветрены и в некоторых местах прокушены. Ветер развевал длинные черные волосы, выбивающиеся из-под капюшона накидки, – они походили более на нечесаные лохмы, чем на приличествующие благородной даме шелковистые пряди.
– А ведь вышло все именно так, как я и боялась, – прошептала леди Инельн скорее себе самой, нежели лягушонку.
– Ку-ак, ку-ак! – Очередная муха исчезла в широком рту трапезничающего зеленого квакуна.
– Но как же так?! – Леди Инельн поглядела на лягушонка. – Я ведь думала, что смогу уберечь себя. Думала, что не повторю сестриной ошибки!