Пока Хуньяди отдавал распоряжения, гонец стоял в сторонке и спокойно наблюдал за деятельностью короля. Наконец, очередь дошла и до него.
– Сколько тебе лет Шандор?
– Восемнадцать, ваше величество.
– Не боязно ли тебе с такой ношей скакать среди ночи?
– Нет, ваше величество, не боязно. Это я перерезал ему горло, – ответил гонец хладнокровно.
– Откуда такая ожесточённость в твоём возрасте? – удивился король.
– Турки отняли у меня всё: родителей, дом, любимую девушку. Мстить им стало целью моей жизни.
Король венгров подошёл к юноше и сочувственно положил руку ему на плечо.
– Ты храбрый парень, Шандор, но чувство мести чересчур ожесточило тебя. А ведь в нашем Писании сказано – прощайте и прощены будете, ибо какою мерою мерите, такою же отмерится и вам.
– Простить мучителям моих родителей? Никогда! Я задался целью собственноручно прикончить султана османов, – промолвил невозмутимо юноша.
Услышав об этом, король воскликнул:
– Боюсь, тебе это не удастся. Мехмеда бдительно охраняют.
– И, тем не менее, я попытаюсь. Если не на поле боя, то при любом удобном случае, – ответил решительно Шандор.
Королю стало жаль этого храброго, но безрассудного юношу.
– Оставь эту затею, парень. Ты только погубишь себя. Смерть Мехмеда не остановит турок, а вот потеряв тебя, мы лишимся храброго мадьярского воина. Мне как королю отнюдь не безразлична твоя судьба.
– Разрешите удалиться, ваше величество, – только и смог сказать Шандор.
– Ступай с Богом, – повелел Хуньяди.
В это июльское утро солнечный диск медленно вставал над Дунаем. Мехмед-Фатих провёл ещё одну беспокойную ночь. Он проснулся и, выйдя из шатра, посмотрел на мрачные чёрные башни Белграда. Город, куда он рассчитывал войти в течение двух недель, костью встал поперёк горла. Его войско, грабившее несколько лет тому назад богатейший город планеты – Константинополь, теперь в нерешительности топталось перед этой твердыней. Мехмеду припомнились слова его покойного отца, султана Мурада, сказанные ещё при осаде Круи. Он говорил, что крепость, где все сильны телом и едины духом, не сможет покорить никакая армия мира. Именно таковой оказался осаждённый Белград.
Мехмед с нетерпением ждал подхода Явуза-паши, который шёл к ним на подмогу. Он стал всматриваться в проясняющуюся линию горизонта. Вдруг ему показалось, что видит движение людских масс. Боясь ошибиться, он вновь и вновь всматривался вдаль. Вскоре стали ясно различаться фигуры приближающихся всадников. Мехмед радостно воспрянул и восторженно прокричал:
– Явуз-паша! К нам идёт войско Явуза-паши!
Командиры янычарских рот тоже стали напряжённо смотреть. К этому времени солнечного света прибавилось, и приближающееся войско стало чётче различаться. Однако вместо лёгких турецких всадников с тюрбанами на головах, вырисовывались рыцари, облачённые в стальные латы.
– Ваше величество, это не войско Явуза-паши, – забеспокоился один из турецких командиров.
– Как это не Явуз? Ты что ослеп?– гневно прокричал на него Мехмед, который, к своей великой досаде, тоже увидел блеск доспехов христианских рыцарей.
Вражеское войско стремительно приближалось, и туркам ничего не оставалось, как быстро подготовиться к предстоящей схватке с внезапно подошедшим противником.
Тем временем с грохотом открылись главные ворота Белграда. Огромная фигура Яноша Хуньяди во главе армии венгров грозно двинулась в сторону турецкого лагеря. Мадьяры с леденящими душу возгласами и улюлюканием размахивая своими тяжёлыми мечами, на рослых конях мчались изо всех сил.
Один из всадников авангарда швырнул в сторону османов копьё на которое была нанизана человеческая голова. Она подкатилось настолько близко, что все, в том числе и султан, с ужасом узнали её. Это была голова Явуза-паши. Мехмед повернулся к янычарам и гневно прокричал:
– Король венгров жестоко пожалеет об этом. Я лично посажу его на кол.
И хотя сказал он это с абсолютной уверенностью, однако боевой дух османов уже подорвался. Было маловероятно, что они, зажатые между двумя надвигающимися христианскими армиями, выйдут победителями. В отборных янычарских полках началось явное замешательство. Турки стали пятиться, не решаясь принимать бой с обеих флангов, несмотря на то, что численно превосходили противника.
Первым делом крестоносцы подвергли нападению позиции осадной артиллерии, захватив орудия противника. После чего, атакуя с возвышенности, мадьяры подожгли валы из пропитанного серой хвороста и пустили под откос на противника. Огромные огненные валы помчались на османов, превращая в живой факел любого, кто оказывался на пути. Турки в панике бежали, многие заживо сгорели, образовав кучи обуглившихся тел. Командир янычар Хасан-ага, желая воодушевить своих воинов, лично бросился в бой, однако тотчас был окружён и зарублен мадьярами прямо на глазах своего султана. Не выдержав напора крестоносцев, турки повернулись и побежали.