Маски времени

Постепенно наши отношения становились более утонченными и носили все более тесный характер. Думаю, что я был для них кем-то вроде дяди, поскольку мне было около сорока, Джек еще не достиг тридцати, а Ширли было чуть больше двадцати. Наша дружба носила глубокий характер. Что-то типа любви. Но в этом не было ничего сексуального, хотя я с удовольствием переспал бы с Ширли, если бы мы встретились раньше. Влечение к ней нарастало со временем, поэтому, если сначала я смотрел на нее как на девочку, то теперь она для меня была притягательной женщиной. Мои отношения с Джеком и Ширли образовали своего рода треугольник, не омрачаемый прелюбодеянием. Я восхищался Ширли, но не ненавидел Джека за то, что он физически обладал ею. По ночам, когда мне доводилось слышать звуки, доносившиеся из их спальни, я чувствовал только радость за их счастье, даже когда метался от одиночества в своей постели. Один раз я привез с собой женщину — с их согласия — но это было бедствием. Очарование уик-энда полетело ко всем чертям. Мне необходимо было приезжать одному. Я осознал, что ни с кем не должен делить своей любви к Ширли и Джеку.

Мы стали так близки, что рухнули все барьеры. В жаркие дни — а они стояли почти все время — Джек предпочитал ходить голым. Почему бы и нет? По соседству никого нет, а присутствия жены и близкого друга он не стеснялся. Я возненавидел его за такую свободу, но подражать не смел, потому что считал неприличным обнажаться перед Ширли. Я носил шорты. Это был очень деликатный вопрос, и они выбрали очень деликатный способ для его решения.

Августовским днем, когда температура была выше ста градусов, а солнце, казалось, занимало четверть небосвода, я и Джек работали возле дома в маленьком саду, о котором они так трогательно заботились. Когда появилась Ширли и принесла нам пива, я увидел, что она не завязала тесемки того сооружения, которое обычно служило предметом ее одежды. Эти тесемки причиняли ей неудобство. Поставив поднос, Ширли предложила пиво и одно протянула Джеку. От ее движений незавязанные тесемки лишили ее одежды, а вид ее тела лишил меня дыхания. Ее повседневный наряд был обычно таким открытым, что контуры ее груди и ягодиц не казались мне таинственными. Я как бы оказался свидетелем неожиданного разоблачения и мне очень захотелось отвернуться. Но я почувствовал, что она таким образом пыталась разрушить все предрассудки, поэтому я попытался не придать значения ее внешнему виду. Наверное, это звучит комично и нелепо, но я позволял своим глазам любоваться ее наготой, словно передо мной стояла статуя, которой можно восхищаться, и я с благодарностью детально изучал ее. Но глаза останавливались лишь на тех частях ее тела, которые были новы для меня: на розоватых бугорках ее сосков и золотистом треугольнике у бедер. Ее сильное и глянцевитое тело переливалось, словно намазанное маслом, в лучах яркого полученного солнца. Она была вся покрыта загаром. Завершив свой торжественный идиотский осмотр, я выпил половину своего пива, поднялся и стянул шорты.

После этого с нудизма было снято табу, что сделало жизнь в маленьком доме гораздо удобнее. Это начинало казаться мне вполне естественным полагаю, им тоже. Подобная скромность с моей стороны была неуместной в наших отношениях. Когда к нам однажды забрели туристы, сбившиеся с пути, нас настолько не тревожила наша нагота, что мы даже не попытались прикрыть ее. И лишь позже мы поняли, почему люди в машине были так потрясены и поторопились уехать.

Но существовал один вопрос, которого мы не касались: я никогда не заговаривал с Джеком о его работе в физике и не выяснял причин, почему он от нее отказался.

Иногда он интересовался моими делами, задавая пару туманных вопросов, провоцируя меня на рассуждения. Предполагаю, с его стороны это был терапевтический сеанс, потому что Джек отлично знал, что я приезжал к ним, когда попадал в тупик, и надеялся, что сможет поддержать меня. Его мало интересовали текущие события. В доме я не видел знакомых катушек «Научного обозрения» или «Научного обзора писем». Складывалось впечатление, что он демонстрировал свое полное равнодушие к науке. Я пытался представить, что из себя представляла бы моя жизнь, если бы я отказался от физики. А Джек это сделал, я не знал почему, а спрашивать не решался. Если когда-нибудь и наступит откровение — это должно произойти по его инициативе.