Маски времени

Они с Ширли вели спокойную и самостоятельную жизнь в своем уединенном мирке. Они много читали, у них была обширная музыкальная фонотека. Они снабдили себя всем необходимым оборудованием, чтобы заниматься ваянием. Ширли была прекрасным скульптором. Некоторые ее работы были замечательными. Джек писал стихи, которые я не понимал, время от времени посылал различные эссе об уединенном образе жизни в национальные журналы и утверждал, что работает над огромным философским томом, рукописи которого я никогда не видел. В основном, я полагаю, это были люди свободные, — они просто ушли в себя, мало производя и мало потребляя. И при этом были счастливы. По воле случая у них не было детей. Они покидали свое убежище не чаще двух раз в год, совершая кратковременные поездки в Нью-Йорк, Сан-Франциско, или Лондон, торопясь поскорее вернуться обратно. У них было четверо или пятеро друзей, которые время от времени навещали их, но я ни разу ни с кем из них не встречался. Наверное потому, что был к ним ближе всех. Большую часть времени Джек и Ширли проводили вдвоем, и это общение было главным для обоих. С одной стороны, они были открыты, эти двое детей природы, разгуливающие нагишом в необитаемом месте под раскаленным солнцем, совершенно недосягаемы для мира, который отвергли. С другой стороны, я не мог постичь всю сложность их отречения. Даже моя любовь к ним и ощущение того, что они являются частью меня, как и я — частью их, были заблуждением. Они были какими-то чужеродными, существовали, отвергнутые миром, потому что к нему не принадлежали. Самое лучшее для них было жить в изоляции.

В ту рождественскую неделю, когда появился Вонан-19, мне было крайне необходимо побывать у них. Я выдохся. Я был отчаянно измотанным. Я жил на грани успеха на протяжении пятнадцати лет, а это подразумевало под собой не только срывы, но и пропасти. Все это время я выкарабкивался из пропасти, а тут вдруг почувствовал, что вершины не будет, что все это просто иллюзия, а я посвятил этому все. У меня часто бывали моменты таких глобальных сомнений. Думаю, что у каждого время от времени возникает страх, что он зря тратит свою жизнь, кроме, наверное, тех людей, которые растратив свою жизнь впустую, не имеют возможности понять это. Что бывает с человеком, создающим облако? Что чувствует конструктор автомобильных фюзеляжей, биржевой маклер, президент колледжа? Бывают ли у них подобные кризисы? У меня снова был кризис, поэтому я приостановил работу и отправился к Джеку и Ширли. Незадолго до Рождества я закрыл офис и, не отвечая на накопившиеся письма, пригласил себя в Аризону. График моей работы не зависит от семестров и каникул в университете: я работаю, когда хочу.

Чтобы добраться до Таксона из Ирвина, потребовалось три часа. Я пришлюзовал машину на ближайшем транспортаторе, уходившем в глубь гор и позволил блестящему треку, запрограммированному на кратковременный пробег, быстро унести меня в западном направлении. Остальное сделала щелкающая память Сиерра-Невады, которая вовремя прервала мое соединение с чудотворной дорогой, выбросила на таксонский трек, уменьшив мою скорость до трехсот миль в час, и благополучно доставила меня в депо, где снова заработало ручное управление машины. В декабре на побережье дождливо и холодно, но здесь приветливо светило солнце, и температура воздуха была около восьмидесяти градусов. Я остановился в Таксоне, чтобы перезарядить батареи машины, при этом ограбив южнокалифорнийского Эдисона на несколько долларов, забыв сделать это до отправления. После чего поехал по пустыне. Миновав старую границу между штатами 1989 года, я через пятнадцать минут свернул на главную дорогу, которая, подобно артерии, вскоре перешла в мелкие капилляры, исчезавшие в пустыне. Большая часть этого региона принадлежит индейцам папайя, поэтому его миновала цивилизация, окружавшая Таксон. Как Ширли и Джеку удалось заполучить право на их клочок земли, я точно не знаю. Но они были одни, что казалось немыслимым на грани двадцать первого столетия. В Соединенных Штатах еще существуют места, где можно укрыться. Последние пять миль по булыжному грязному треку, который можно назвать дорогой лишь благодаря семантическим фокусам. Время замедлилось, наверное, я повторял путь одного из своих электронов, развернувшихся в обратную сторону от человеческого прогресса. В этой пустыне требовалась сила, чтобы избавиться от мучений суматошной души, подобная силе теплового насоса, смягчающего танцы молекул.

Я появился во второй половине дня. Позади оставалась изрезанная оврагами земля. Слева поднимались пурпурные горы, утопавшие в облаках. Они скатывались к границе с Мексикой, открывая глазу плоское пространство, которое нарушал лишь единственный призрак цивилизации — дом Брайнтов. Их собственность обрамляло высохшее русло реки, по которому уже несколько столетий не текла вода. Я припарковался возле него и направился к дому.