Масло на потолке

Больничные палаты располагались на втором этаже здания, а сами больные располагались в кубриках (маленьких комнатах или палатах). В каждой палате было по четыре кровати (по четыре нормальные деревянные кровати с большими матрацами!), четыре стула, две тумбочки, одно пластиковое окно и, о чудо чудное, по восемь электророзеток! Розетки располагались непосредственно у кроватей, но немного ниже уровня матрасов. Это означало, что можно заряжать телефон, но со стороны этого не будет видно!

Мне выдали синюю больничную форму (разумеется, не по размеру), я переоделся и лёг. В стационаре разрешалось лежать на кроватях! В казарме же даже садиться на койки было нельзя за исключением сон-часа (после обеда в течении сорока – шестидесяти минут был тихий-час). Представьте мои чувства! Лето, отличнейшая погода, интересное место с красивой и необычной архитектурой, река рядом, так и хочется выйти, погулять, всё обследовать, но я должен был укладываться спать! Днём! Было обидно до невозможности! Попав в часть, я потерял всяческую свободу (покинуть казарму я не мог даже в так называемое «личное время»).

Однако, в санчасть я попал из-за недомогания, и возможность лечь, а не маршировать по плацу, была, разумеется, по-настоящему желанной. Меня беспокоили насморк, кашель и общая слабость. В общем, сразил меня острый бронхит. Кстати, узнал я свой диагноз далеко не сразу – случайно увидел в медицинской карте через несколько дней.

Оказалось, в стационаре есть свой зал для приёма пищи с гражданскими тарелками, гражданскими кружками и гражданскими столовыми приборами! Перед завтраком, обедом и ужином несколько больных шли в столовую, заходили в неё через служебный вход и у поваров получали блюда и продукты на всю санчасть. Хлеб, яйца, сок и молоко переносились в мешках, основные блюда – в специальных котелках, кастрюлях и в другой посуде, названия которой я не помню (или же и не знал никогда). Также силами больных из столовой приносилась питьевая (кипячёная) вода. Помимо транспортировки еды в обязанности этого неофициального наряда по столовой входила сервировка блюд на столах и выкладка столовых приборов. Когда всё было готово, то «санчасть» строилась и «отправлялась» на приём пищи.

Заправляли всеми процессами в стационаре старослужащие, но не сержанты из учебных рот, а бобры (такие же больные, как и мы, но старослужащие). Они проводили вечернюю поверку, назначали наряды и контролировали ежедневную утреннюю уборку в кубриках. Так как «чистота залог здоровья» и «порядок превыше всего», то один, а может и два раза в день, больные подметали и мыли пол в своих палатах. Обычно два человека подметали, деля пространство кубрика пополам, а двое других мыли пол, также проводя межу посередине.

В санчасти постоянно находилась (дежурила) медсестра. Я помню одну – это была молодая полненькая девушка. Она ставила нам уколы, выдавала таблетки и витамины, контролировала процесс замера температуры (нам был представлен широкий ассортимент градусников: большие и маленькие, с красной ртутью и серебристой, а также несколько электронных) и следила за тем, чтобы мы полоскали горло какой-то цветной водой. Очевидно, это был какой-то медицинский раствор, но я даже цвет этой жидкости не помню и поэтому идентифицировать сей чудодейственный эликсир не имею никакой возможности.

Помимо медицинских сестёр были ещё и два санитарных инструктора, которые были обычными солдатами-срочниками моего призыва. Как они оказались «при санчасти» я точно не знаю, но, скорее всего, у них имелось медицинское образование. Эти ребята были худыми и высокими, и у обоих были странные вытянутые лица. Один был наполовину азиатом, другой славянской внешности. В принципе, это были адекватные, достаточно умные, уравновешенные и спокойные люди.

По ночам медсестра в своём кабинете в компании старослужащих и, вероятно, санинструкторов довольно весело (по меркам армии) проводила время. Они смотрели телевизор, разговаривали и пили чай. Все мои познания (точнее догадки) об их ночном времяпрепровождении основываются на моём слухе (звуки голосов, стук металла о стекло, который всегда возникает при размешивании сахара чайной ложкой в стакане, и специфичный телевизионный шум).

На следующее утро всех вновь прибывших больных отправили в госпиталь на дополнительные обследования. Мы, если не ошибаюсь, переоделись в пиксель и на медицинской «буханке» поехали в неизвестность.

Нас выгрузили и построили где-то на заднем дворе в непосредственной близости от служебного входа госпиталя. Почти сразу к нам подошёл старослужащий-боуптянин, одетый в госпитальную форму терракотового цвета, и завёл разговор с кем-то из, очевидно, своих знакомых. Я совсем не помню о чём шла речь – мне запомнились лишь яблоки в руках бобра (госпиталь утопал в яблонях, а вдали виднелись больные, которые срывали и ели плоды).