Масло в огонь

— Тишь-то какая! — заметил он. — Никогда не скажешь, что совсем недавно в этом дворе толклось больше ста человек. А что там на свадьбе-то?

— Да, праздновать, по-моему, не стали, — сказал Бине и добавил: — Твоя мать вернется раньше тебя, Селина.

Небо немного расчистило ветром; тучи змеились, текучие, стремительные, а над ними, казалось, неслась куда-то луна; неподалеку сипел петух. Тихонько мычала в стойле корова, и было отчетливо слышно, как шершавым языком она вылизывает теленка.

— Тишь-то какая! — повторил Раленг. — Вечно Бертран преувеличивает, всего боится. Надо бы мне отправить его обратно, к любимому дракону в когти. — И, не успев договорить, стал прислушиваться.

— А вот, кажется, и он, — сказал Бине.

— Нет, — отозвался Раленг, — слышно с другой стороны, со стороны поля. Кто-то бежит, бежит кто-то, Виктор… Господи помилуй! Что еще стряслось?

Оба бросились к дороге. Нет, это были не шаги, а неистовый, тяжелый, спотыкающийся бег, сопровождаемый хриплым дыханием обессилевшего человека. Я схватила Раленга за руку и нервно стиснула. Топот стремительно приближался; человек, непривычно для крестьянина срезая путь, несся прямо через кукурузное поле, круша все на своем пути.

— Юрбэн, работник с «Аржильер»! — воскликнул фермер.

Неожиданно высвеченный луной человек вырос, как из-под земли, на краю кукурузного поля. Казалось, он вот-вот рухнет — его шатало, он спотыкался о комья свежевспаханной земли, полоска которой еще отделяла его от дороги.

— Сюда! Сюда! — кричала я, и мой голос звучал не менее пронзительно, чем когда я в школе скликаю подружек идти за ландышами. Работник, собрав последние силы, преодолел еще тридцать борозд вязкой земли и свалился, выбравшись на дорогу. Ему понадобилось не меньше трех минут, чтобы перевести дыхание.

— «Аржильер», — пробормотал он. — Скорей! Скорей! Там все горит… Все горит, с самой полуночи.

— «Аржильер»! — Но ведь это тоже ферма мосье де ля Эй, — растерянно заметил Раленг.

— Тоже ферма мосье Ома! Надо его предупредить. Я сбегаю — это в трех шагах.

И, прижав локти к телу, тряхнув волосами, я кинулась к замку.

III

Долго мне бежать не пришлось.

— У-у! — окликнула меня большая темная фигура, внезапно возникшая среди высоких молодых каштанов, из которых сделаны три четверти стояков в ограде Сен-Ле (о плодах уж и говорить нечего — они ничуть не меньше лесных орехов). Со своей страстью пугать людей мосье Ом в конце концов совсем испортит мне сердце. Он подхватывает меня, берет на руки и несет точно бездыханную — руки, ноги болтаются, и я не противлюсь — метров пятьдесят.

— Вот волк ее и съел! Ам-ам…

Он смеется и шершавыми губами, пахнущими грушевой водкой, елозит по моему виску. Потом делает вид, будто собирается бросить меня в канаву, снова прижимает к груди и неожиданно ставит на ноги прямо перед собой.

— Не до этого сейчас, крестный, — наконец говорю я, — «Аржильер» горит.

— Гм! — произносит он. — «Аржильер»! Ты хочешь сказать — Бине?

— И «Аржильер» тоже.

Мосье Ом застывает как вкопанный, затем издает долгий, decrescendo[1] свист. Он, папа, да и я сама не любим лишних слов. Мне хотелось сказать ему: «Надо идти туда. Вы уже допустили одну оплошность — так исправьте ее. У нас тут не столько рассчитывают на помощь, сколько ждут сочувствия. Если не навещать больного в больнице, он надолго затаит на тебя обиду, пусть даже доктор на всех углах кричит, что после каждого визита у пациента поднимается температура. Погорелец, который не видит мэра на месте происшествия, никогда больше не станет голосовать за него. Попричитать хором — непременное проявление вежливости в Сен-Ле. Прислушайтесь к вашим флюгерам — они край свой знают, а потому и скрипят без устали…» Все напрасно! Мосье Ом берет меня за руку и тянет.

— Не нужно было мне уходить от Бине, — говорит он. — Я велю предупредить сторожа, и мы все поедем на машине.

* * *