Вот пример: человек карабкается по склону Гималаев, чтобы встретиться с живущим там мудрецом, о котором говорят, что он знает смысл жизни. Турист едва не отморозил себе ноги и много раз уже мысленно поворачивал назад. Но в конце концов он все же решает исполнить свой план и предстает перед гуру, а тот, скрестив ноги, сидит в снегу. «Добрый день, меня зовут Клаус-Дитер, я из Германии и хочу найти у вас смысл жизни». Мудрец продолжает отсутствующим взглядом смотреть на дальние вершины, не обращая внимания на пришельца. Через некоторое время он с неожиданным пафосом возглашает: «Жизнь подобна… цветку лотоса!» Пораженный до глубины души, путник садится и задумывается над великой фразой. После следующей паузы мудрец поворачивает голову к путнику, неуверенно смотрит на него и спрашивает: «У вас есть идея получше?»
Как мы получаем смысл жизни? Если вы спросите об этом розенкрейцера или шлараффа, то получите два диаметрально противоположных ответа. Розенкрейцер надеется приблизиться к смыслу жизни через грезы и медитацию. Для шлараффа смысл жизни олицетворяет смех, смех освобождающий, смех, от которого едва ли не перехватывает дыхание. Но и то и другое может стать счастливым билетом в одной и той же лотерее. Главный приз – вспышка духа и инкубация!
Национал-социалистам ложи казались подозрительными; масоны могли оказать сопротивление, шлараффы – высмеять. Они могли, естественно, запретить ложи, но потребность в смехе, даже если он застревает в горле, сильнее любых запретов.
Так же, как и сновидение, шутка не следует в большинстве случаев никакой логике. Но нашему рассудку и пониманию это безразлично. Все происходит, если мы еще раз вспомним пример ученого Кекуле – сон про уробороса – иррационально. Парадоксальная рептилия через подсознание вползает в наше сознание, и это приводит к новому решению. Фрейд исходил из того, что в восприятии шутки мы становимся детьми, то есть на мгновение возвращаемся в детство, в мир магической игры, часто игры словами. Но я чувствую, что настал момент попрощаться с Марвелли.
21 апреля 2008 года мне позвонила его уборщица. Она пришла в полдень, открыла дверь его однокомнатной квартиры возле мюнхенского продуктового рынка и нашла Марвелли мертвым, сидящим на кровати. У него случился разрыв аневризмы аорты, и магистр магии умер от внутреннего кровотечения. На коленях у него так и осталась стоять тарелка с ужином. Женщина принялась звонить по всем телефонам из записной книжки Марвелли. Я оказался первым, кто снял трубку. Я помнил историю его жизни и знал, что он шларафф. Очевидно, однако, что мюнхенские шлараффы на него обиделись – я не знаю, что между ними произошло, могу только гадать об этом. Как бы то ни было, они отказались от прощания на могиле. Кроме того, Марвелли завещал похоронить себя в Дрездене. Дело не в том, что уроженец Рендсбурга чувствовал себя связанным с Дрезденом. Дело в том, что он хотел лежать как можно ближе к прославленному фокуснику Бартоломео Боско, изобретателю «честной» магии, который там похоронен; и к дрезденскому волшебному замку Шенфельд: 76-летний Марвелли незадолго до смерти передал туда свой магический реквизит.
Захоронение урны состоялось 2 июня в 10 часов утра на старом католическом кладбище. Мы, горстка молодых фокусников и служителей кладбища и бывший пресс-секретарь цирка «Кроне», провожали Марвелли в последний путь. Из моей акустической колонки до сих пор звучит его легендарное прощание со зрителями после представления: «Самое прекрасное в жизни, в самом деле, самое прекрасное – это иллюзия. Я от души надеюсь, что доставил вам небесную радость своим дьявольским искусством». Все мы рыдали на этих похоронах. Мы исполнили эту часть соглашения. Или, быть может, кто-то из нас прятал под полой то, о чем не знали и не догадывались другие? Может быть, посмертную инсценировку, которую замыслил сам магистр магии? Мы от души надеялись, что Марвелли не мог сойти со сцены без оглушительного взрыва. Но он ничего не инсценировал. Вместо него роль режиссера взяла на себя судьба; она поставила этот спектакль лучше любого профессионала.
Один из фокусников держал корзинку с букетиками. Каждый из нас по очереди подходил по ковру к проделанному в нем отверстию, куда уже погрузили урну. Когда к могиле подошла семья Кольмайер – моя жена Бина, полуторагодовалая дочь Амелия и я, – каждый из нас бросил туда самое красивое, лучшее как прощальный привет маэстро. Я бросил цветок, Бина тоже цветок, а Амелия бросила… свою соску-пустышку с цепочкой. С жестяным приглушенным звоном она ударилась о крышку урны. Совершенно сюрреалистическая сцена. Все неподвижно уставились на отверстие. Но дальше последовало нечто еще более невообразимое. А именно: моя жена встала на колени и по самое плечо засунула руку в могилу. «Бина, что ты делаешь???» – «Это наша единственная соска!»