Массажист

В зале сидели старухи с цветами на коленях и несколько стариков – мужей, которым супружеский долг в нынешнем его качестве велит сопровождать жен в концерты. Старухи были разнообразны: толстые романтические – в кружевных шалях, с кулонами в декольте и пышными прическами, толстые практические – в джемперах и брюках, в дешевых трикотажных костюмах, тонкие возвышенные – с повадкой признанных красавиц, все еще высоко державшие свои головки на морщинистых длинных шейках, тонкие на-все-махнувшие-рукой – если бы Соледад нанимала уборщиц в общественные туалеты, то и туда бы их не взяла, до того они имели жалкий вид.

Соледад услышала свое имя и вышла. Ведущий сделал ручкой вот этак – наверно, еще до революции таким жестом представляли поклонникам диву, женщину-вамп, из-за которой уже застрелился полк юных прапорщиков. Встав у рояля, она слушала аплодисменты и не понимала – вот для этих людей ей нужно быть хрустальным голосом России? Концерты в Большом Городе случаются нечасто, публика там уровнем повыше, но все равно – ее средний возраст приближается к семидесяти. В чем же смысл? Или, получив от предков, природы, непонятно от кого свой звонкий высокий голос, Соледад была обречена всю жизнь служить сиделкой при умирающих?

В чем же смысл такого бытия?

И вдруг смысл стал понятен. Как будто зажгли огромную люстру и свет, рухнув на зал, озарил распластавшийся между рядами и в проходах, подобно гигантскому осьминогу, высший смысл. Имя ему было – власть.

Власть! И улыбка полного и безукоризненного счастья на четко обведенных краской губах. Нужное слово найдено – Соледад могла заставить всех этих женщин зарыдать разом, оплакивая молодость и все свои утраченные возможности. И эти рыдания, эта проснувшаяся боль давних утрат были для нее как нектар, амброзия, дегустация самых дорогих ликеров.

От улыбки на устах словно разбежались по лицу и по телу трещинки. Слой непонятно чего, покрывавший истинную кожу, отделился и мелкими кусочками осыпался – и Соледад ощутила себя новой, юной, воскресшей.

Она дала Маше знак – и запела.

Слова не имели прежнего значения, слова были ей просто смешны, но как она играла голосом! И как тянулись к ней лица, являя величайший восторг, какой только может произвести на свет абсолютная покорность.

Два с половиной часа пения не утомили Соледад – она питалась этими взглядами, этим обожанием, делаясь все сильнее и сильнее. Наконец ей даже показалось, что она может, подхватив подол, спрыгнуть вниз, выбежать на улицу – и толпа поспешит за ней, спотыкаясь и повизгивая от восторга, хоть в реку с моста, хоть под гусеницы танков.

Наконец ее отпустили со сцены. Ведущий помог собрать цветы с рояля и проводил Соледад с Машей в грим-уборную.

Соледад шла первая и наслаждалась своей уверенной походкой. Ей очень хотелось увидеть Георгия и улыбнуться ему.

В грим-уборной она первым делом полезла в сумку за телефоном. Включила аппаратик, и сразу телефон подал знак – пришло сообщение.

Соледад открыла его и прочитала «Я люблю тебя».

Подписи не было, пришло признание непонятно откуда, но она знала: это Н., забравшись в интернет-кафе, на халяву валяет дурака.

Признание вызвало естественную злость – делать ему больше нечего! Одновременно Соледад испытала жгучий стыд за свои похождения с Н. Вот тоже нашла себе утешение!

– Повернись, – сказала Маша.

Соледад скинула шаль, повернулась, и Маша стала ловко выдергивать булавки и нитки.

– А знаешь, отек уже почти сошел, – сообщила она. – Это, наверно, вроде аллергии. Был какой-то раздражитель, его убрали – и все наладилось.

– Черт его знает, – пробормотала Соледад. Платье упало к ногам, она перешагнула его и подошла к вешалке, где на плечиках висел большой джемпер Маши.

С суставами все было в порядке – она влезла в джемпер куда легче, чем дома, перед отъездом на концерт.

Телефон опять засигналил. И опять на экране появилось «Я люблю тебя».

– Да чтоб ты сдох… – пробормотала Соледад. – Какая, к черту, любовь?..

Она не могла видеть это слово – оно вызывало страшнейшее раздражение.

Без стука вошел Георгий. Соледад повернулась к нему и улыбнулась именно так, как хотела.

– Свершилось! – сказал он. – Поздравляю. Ну так как же – он или она?

– Погоди, – ответила Соледад. – Еще не время. Удар нужно наносить в самое неподходящее время – ты разве забыл?

Георгий развел руками и поклонился.

Глава шестнадцатая

Ни на письма, ни на эсэмэски Соледад не отвечала.

Как будто ее последний приезд был прощальным. Расстаться на взлете чувства – в этом что-то есть. Н. догадывался, что произошло, и понимал, что мужчины в таких случаях бьют морду осведомителю. Но этого он не мог.