Массовая культура утопии

По той же причине было бы ошибкой оценивать произведения «высокого» соцреализма с точки зрения критериев «хорошей живописи», целью которой является создание «шедевров». Единственный вывод, который можно сделать, придерживаясь такой точки зрения, заключается в том, что эти картины, скорее всего, не являются «хорошими картинами». Но соцреалистические картины не создавались с тем, чтобы их рассматривали в музейном контексте и сравнивали с произведениями традиционной живо­писи. Скорее их делали в расчете на многократное репродуцирование и массовое распространение. Ус­пех того или иного произведения социалистического реализма измеряется тем, насколько широкое рас­пространение оно получило в стране. По-настоящему успешные произведения, как, например, некото­рые картины Александра Герасимова или Исаака Бродского, можно было увидеть действительно по всей стране — репродуцированными на бесчисленных плакатах или в бесчисленных книгах. Они были похожи на успешные хиты — а было бы ошибкой критиковать хит за то, что его текст не отвечает крите­риям хорошего поэтического вкуса. Живописные работы того времени большей частью выглядят как цветные фотографии или кадры из фильма. В ряде случаев картины тридцатых-сороковых годов дейст­вительно воспроизводят композиции плакатов Клуциса или фильмов Эйзенштейна. Соцреалистические картины являются, если угодно, виртуальными фотографиями, которые написаны вручную только по­тому, что техники компьютерной обработки фотографии в ту пору еще не существовало.

Социалистический реализм хотел не занять определенное место в рамках художественной сис­темы, а заполнить собой всю территорию Советского Союза и полностью изменить визуальный мир со­ветского человека. Границы произведения соцреалистического реализма, в сущности, совпадают с гра­ницами Советского Союза. Это тотальное произведение искусства не предлагало себя на суд зрителя, скорее оно само судило — и зачастую осуждало — своего зрителя, вынужденного перед лицом этого то­тального произведения искусства спросить себя, в состоянии ли он жить в нем, не оскверняя его кра­соты.

Перевод с немецкого Андрея Фоменко