Массовка

Как бы не так. Свобода принесла с собой неуверенность и страх. Артемий бежал вперед, а по пятам ползли тихие, назойливые голоса. Они лезли под темя, сверлили мозг разъедающим шепотом: «Вернись, вернись!» Были моменты, когда казалось: да, там, в массовке, спокойнее. Конечно, тоже не сахар, но там за тебя думают, решают, там тебя кормят, а теперь еще собираются защитить от ночных кошмаров. Ведь ты только-только стал частью чего-то большего чем рыхлое людское общество. То, что слило воедино массовку, не просто коллектив, не просто группка по интересам, это нечто непостижимое, более высокое…

Артемий кричал, чтобы звук собственного голоса заглушил миражи голосов внутри. На некоторое время голоса смолкали – будто бы удивленные внешними звуками. Но потом возвращались с новой настойчивостью.

Казалось, выдержать это невозможно. Когда Артемий обессилено падал на влажную от росы землю, чтобы немного перевести дух, он хватал в кулак обереги и принимался лихорадочно читать все известные заговоры.

Помогало. Покуда он не замолкал, чтобы восстановить дыхание. И все начиналось сначала.

Только к рассвету, когда притупились ощущения, а усталость, казалось, вот-вот срубит с ног, стало полегче. Сознание несколько прояснилось. Все-таки, ночь – это не для человека. Утро вечера мудренее, и все такое… Главное – найти дорогу. А потом объяснить – откуда он такой взялся, в оборванной одежде киношного каторжника, в грязи и ссадинах. Но это уже дело второе…

С рассветом пришел туман. Идти приходилось с вытянутыми руками, чтобы не наткнуться на какую-нибудь корягу. Артемий уже не полагался на уставшее зрение. Боялся только сбиться с пути. Это было, по меньшей мере, наивно: и без того никакого пути он не знал. Но все же…

Впереди между размытыми силуэтами деревьев показался просвет. Конечно, это могли быть просто фокусы тумана. Не исключено, что за ночь путь увел его в такие дебри, что за неделю не выберешься.

Но думать хотелось о лучшем. Артемий двигался вперед, к свободному пространству…

Вдруг сердце пропустило такт: между деревьями, в тумане показался знакомый силуэт.

Труба.

Сознание наполнилось мистическим ужасом, ощущением неотвратимости, обреченности. Взгляд остекленел, из горла вылетел тихий вскрик.

Неужели он зря плутал всю ночь – все для того, чтобы сделать крюк и вернуться назад?!

Но громче прочих кричал в голове вопрос: почему дымит труба крематория?

Почему дымит?!

Он медленно, словно на автопилоте, шел вперед. Надо было остановиться, отдышаться, привести в порядок мысли. Но нет сил даже на такое простое умозаключение.

Дымящая труба манила страшным черным дымом…

Еще несколько шагов – и из тумана выплыла закопченная бочка с черной железной трубой – в таких плавят гудрон. Человек в грязном оранжевом комбинезоне и вязаной шапочке с изумлением пялился на пришельца из вязкого утреннего тумана.

Шла самая обыкновенная жизнь. Никто никого не резал и не сжигал.

Здесь просто ремонтировали дорогу.

Часть третья. Зачем ты нужен?

1

Свет.

Воздух.

Простор.

Свобода.

Синее небо над головой, голуби кружат между домами…

Как странно: раньше все это радовало, вызывало восторг, придавало смысл… Сейчас же хочется закричать, что есть силы этим глупым голубям: летите, летите прочь отсюда! Прочь! Пока обитатели железобетонного муравейника не накинулись на вас и не сожрали.

Одно успокаивает: в муравейнике каждый знает свое место, свою функцию. Так что голуби могут быть спокойны. Пока не появился особый сорт человеков, со специфической функцией – жрать голубей. Такая функция у людей зовется работой, за нее платят деньги. Этим, пожалуй, только этим и отличается гигантский человечник от муравейника.

Артемия передернуло. Он зябко засунул руки поглубже в карманы куртки. Добрые люди позаботились, чтобы он попал в город не в костюме сумасшедшего, а более-менее похожим на нормального человека. И даже не спросили, откуда он такой взялся. Видимо, рабочие, действительно приняли его за беглого преступника. Только почему-то решили не выдавать властям. Все-таки, человечность и закон у нас по-прежнему расходятся. Может, потому и исполнители законов зачастую совершенно бесчеловечны?

Бог с ними со всеми…

Все-таки, жизнь в бараке здорово отразилась на психике. Сколько он там пробыл? Неделю? Месяц? Невозможно подсчитать, основываясь только лишь на собственных ощущениях. Словно время и пространство за колючей проволокой обрели совершенно новые свойства…

Одно ясно: пока не прекратится кошмар для тех, кто остался ТАМ, не будет спокойствия и ему. Потому что он навсегда уже – неотделимая часть этой проклятой массовки, вечный ее статист.

А еще там Старик. И Аня…

– Эй, чувак, закурить будет?

Какой-то лысый крепыш в спортивном костюме маячит перед глазами. Поигрывает связкой ключей. Смотрит нагло. Видимо ищет повода устроить уличную разборку. Только наглость быстро стекает с лица жидкой грязью: что-то во взгляде Артемия его пугает.

– Ну, нет так нет… – неуверенно говорит лысый и отходит в сторону.