Мастер

Тито всегда оставался на подхвате. Как все, кто работал на Констанс, он любил ее и хотел приглядеть за ее сестрой и племянницей. Он уважительно молчал, пока вез Генри к его жилищу, но явственно давал понять, что, поскольку они прежде не были знакомы и Генри не являлся членом семьи, в глазах Тито он оставался почти чужаком. Генри не сомневался, что если кто и знал доподлинно умонастроения и состояние души Констанс в последние месяцы ее жизни, так это, скорее всего, Тито.

Однако, узнав Тито чуть получше, он понял, что тот вряд ли станет делиться подобными сведениями. Тито лишь однажды заговорил о ней в его присутствии. Как-то вечером, пока они ждали мисс Бенедикт, ее мать попросила Генри передать Тито, что она восхищена мастерством, в особенности его маневрами в узких каналах и умелым огибанием углов. Когда Генри перевел ее слова, Тито торжественно поклонился ей и сказал, что мисс Вулсон отыскала его не за его мастерство, которым владеют все гондольеры, а потому, что он знает лагуну и умеет безопасно плавать в открытом море. Мисс Вулсон всегда предпочитала уплывать из города в лагуну, сказал он. Многие американцы, прибавил он, любят Гранд-канал и могут весь день плавать по нему туда и обратно. Но не мисс Вулсон. Он любила Гранд-канал только за то, что он вел к большой воде, открытому пространству, где можно побыть подальше от остальных людей. Даже зимой она любила там бывать, сказал он, даже в дурную погоду. Любила заплывать подальше. У нее там были любимые места, сказал Тито.

Генри хотел было спросить его, предпринимала ли она подобные путешествия в последние свои дни, но из того, как завершил свою речь Тито, он понял, что никакой другой информации не последует, разве что миссис Бенедикт задаст вопрос. Впрочем, как только Генри перевел ей его ответ, она рассеянно улыбнулась гондольеру и поинтересовалась у Генри, чем, по его мнению, может быть занята ее дочь и почему заставляет их ждать так долго.

Какое-то время спустя он начал просыпаться по ночам. Его будили тревожные мысли, оставляя по утрам неприятный осадок. Однако со временем эти пробуждения стали просто интерлюдией между двумя фазами сна, скорее еще одним аспектом глубокого ночного отдыха, чем беспокойством. Он не чувствовал страха, и не тревожные мысли посещали его, а лишь уютное тепло. В этот период он совсем не ощущал присутствия Констанс. Вместо этого он чувствовал рядом что-то безымянное и сверхъестественное. Постепенно просветленность, которая окутывала его, когда он входил в эти комнаты и когда просыпался посреди ночи, приобрела более специфическую интенсивность. Он поймал себя на том, что не может дождаться ее наступления, и гадал, останутся ли с ним эта легкость и сладостное чувство доброй воли, когда он уедет в Лондон.

Это был не призрак, не беспокойный дух, преследующий его, а скорее фигура, которая мягко парила над ним, окутывая тенистой сенью материнской ауры, защищавшей его в ночи, чистая и изысканная в своей женственной нежности. Она обнимала его мягко и убаюкивала, навевала сон по ночам в этих комнатах, где еще недавно жила его подруга, чья смерть до сих пор наполняла его чувством вины и чей печальный, бесстрастный дух наблюдал за его решимостью каждый день, пока он сидел за письменным столом, тихо откладывая в сторону письма от доктора и от подруги Алисы мисс Лоринг, чтобы потом, когда горизонт будет чист, бросить их в огонь.

После длительных переговоров с американским консулом об имуществе своей родственницы, после суеты и пустопорожних разговоров мать и дочь Бенедикт проследили за тем, как были упакованы бумаги, картины и драгоценные вещицы, которые потом поместили под надзор консула, пока юридические формальности не будут решены к его удовлетворению. Апрель выдался дождливый и промозглый, обе женщины подхватили простуду и долго не выходили на улицу. А когда наконец выздоровели, Венеция изменилась – дни стали длиннее, ветер утих, а многие их знакомые по разным причинам покинули город. Поэтому прощальный ужин получился сумбурным, на него почти никто не пришел, а Генри по привычке не терпелось вскочить из-за стола еще до девяти, пожать им руки, расцеловать, если им потребуются поцелуи, заглянуть им в глаза и пообещать, что, поскольку ключ от квартиры в Каса Семитеколо все еще у него, он проследит за окончательным вывозом вещей и вернет ключ хозяину.