Мастер Баллантрэ

— Да, я думаю, что мучают, — ответил я. — Не может быть, что вы настолько испорченный человек, что никогда не сожалеете о дурных поступках, которые вы совершили. Я думаю даже, что если бы вы только пожелали, вы могли бы отлично образумиться и стать еще очень хорошим человеком.

— Не думаю, не думаю, — ответил он. — Вы, по-моему, очень ошибаетесь. Да, впрочем, я этого и вовсе не желаю, мне это вовсе не интересно.

Но, несмотря на то, что он говорил равнодушным тоном, мне показалось, что он вздохнул, когда мы садились снова в карету.

В продолжение всего первого дня нашего путешествия погода была отвратительна, дождь не переставал лить, и туман окутывал всю местность густой пеленой. Нам приходилось ехать все время по крайне болотистой почве. Время от времени из болота до нас доносились крики болотных птиц. Порою я начинал дремать, но очень быстро просыпался, так как мне во сне тотчас представлялись различные страшные события. Так как почва была сырая и колеса экипажа с трудом вертелись, мы ехали медленно; я, сидя в своем углу, ясно слышал, как мои спутники бормотали на совершенно незнакомом мне языке, который производил на меня такое же впечатление, как щебетанье птиц. Временами карета наша останавливалась, и мы выходили из нее, чтобы пройтись некоторое время пешком. Мастер Баллантрэ шел обыкновенно рядом со мной, но ни он, ни я не разговаривали.

Но находился ли я в сонном или же бодрствующем состоянии, мне постоянно представлялись страшные сцены, ожидавшие нас в будущем, когда мы приедем к милорду, и я никак не мог отвязаться от тяжелых дум, которые меня мучили.

Я отлично помню одну картину, которую рисовало мне мое воображение: я ясно представлял себе небольшую комнату, посреди комнаты стол, а за столом лорда Генри. Он подпер голову рукой и спокойно сидит за столом. Но вот вдруг он медленно встает и смотрит на меня таким печальным взглядом, который ясно говорит мне, что всякая надежда на счастье у него исчезла.

Эту картину я видел уже вполне ясно на стекле своего окна, в доме лорда, в ночь накануне своего отъезда, и эта картина представлялась мне почти в продолжение всего моего путешествия. Не было никакой возможности отвязаться от нее. Не думай, мой благосклонный читатель, что я находился в состоянии невменяемости в то время, как мне представлялась эта картина, о нет, умственные способности мои были совершенно в порядке и никогда еще не расстраивались, но, несмотря на это, вышеописанное видение положительно преследовало меня. Именно это, и почему именно это, я не знаю, так как кроме этой сцены, печальных сцен, в которых роль играл лорд Генри, я впоследствии видел много.

Было решено, не отдыхая, путешествовать всю ночь, и странно, что как только настали сумерки, я почувствовал себя гораздо бодрее и нравственно гораздо спокойнее. Не знаю, что повлияло на перемену моего настроения: большие светлые фонари, горевшие по бокам кареты и освещавшие нам путь, или же бойкие лошади, принявшиеся бежать скорее, как только зажгли фонари, или развеселившийся, как мне казалось, почтарь, теперь с таким довольным видом подгонявший лошадей, или же наконец мне просто самому надоело находиться в таком меланхолическом настроении, в котором я находился чуть ли не целые сутки, но только я вдруг воспрянул духом.

Одним словом, я путешествовал теперь уже если и не с большим удовольствием, то, по крайней мере, без особенного отвращения и, посидев часок-другой спокойно в карете, я наконец заснул крепким и здоровым сном. Я могу судить о том, что я спал очень крепко, потому что когда я проснулся, я сразу не мог понять, где я и что вокруг меня делается. Проснулся же я оттого, что я громко повторил во сне следующую фразу.

«Отцовский дом, о, друг ты мой, где в детстве был я счастлив».

Странно, раньше, когда мастер Баллантрэ пел песню, в которой повторялись эти слова, на меня они не навели страха, теперь же, когда я вспомнил их, я в ту же минуту вспомнил и о маленьком Александре, и мне стало за него страшно. Я ясно предчувствовал, что мастер Баллантрэ намеревается устроить ему козни.

Мы приехали в Глазго, позавтракали в гостинице, а затем отправились на пристань, чтобы справиться, не отходит ли какой-нибудь корабль в Америку. Как оказалось, в гавани в это время был совершенно готовый к отплытию в плавание корабль, и мы поспешили занять места в каюте, а дня через два после этого привезли наши вещи на корабль и остались уже там.

«Нонсеч» был очень ветхий корабль и славился своими удачными плаваниями.

Но судну этому пора было бы уже на покой, по крайней мере, так мне говорили знакомые, которых я встретил в Глазго на улице. Даже и посторонние люди, стоявшие на набережной и смотревшие, как мы переносили наши вещи на корабль покачивали головами и уверяли, что если нас застигнет буря, то мы непременно потонем.