Мастер Баллантрэ

Я в точности не помню теперь слов, с которыми я обратился к Богу, но знаю только, что умолял Его услышать мою просьбу, кажется, приблизительно в этих словах. Но Господь все не исполнял моей просьбы, и я все еще находился в удрученном состоянии и время от времени снова начинал просить Бога услышать меня, когда кто-то отодвинул засмоленную парусину от окна каюты, и солнечный луч проник в нее.

Я страшно сконфузился и вскочил на ноги, но едва в силах был стоять, так плохо я себя чувствовал, и до такой степени ноги мои дрожали. Секундра Дасс, находившийся теперь в совершенно бодром состоянии, стоял неподалеку от меня в углу и смотрел на меня диким взглядом, а капитан корабля через открытый люк каюты благодарил меня за то, что я молился и вымолил ему и его экипажу спасение.

— Это вы, вы спасли наш корабль, мистер Маккеллар, — сказал он. — Никто, кроме одного Бога, не мог спасти нас от гибели. Он, Господь, спас нас, а вы вымолили у Него наше спасение.

Я крайне смутился, услыхав эти слова капитана, указывавшие на то, что он не слышал, о чем я молился, а вскоре был очень удивлен поведением индуса, начавшего обращаться со мной изысканно любезно. Не знаю, что ему удалось слышать из слов моей молитвы, и что он понял из того, что я повторял, но, во всяком случае, то, что он слышал, он в тот день передал мастеру Баллантрэ, в этом я убежден, потому что, не говоря уже о том, что Баллантрэ в продолжение всего этого дня поглядывал на меня каким-то странным взглядом и при этом иронически улыбался, к вечеру того же достопримечательного дня он в разговоре со мной заметил:

— Да, да, Маккеллар, человек иногда считает себя трусом, а на самом деле это вовсе неправда, а бывает и так, что он считает себя замечательным христианином, а это совершенно неверно.

Он, быть может, и не подозревал, насколько было справедливо то, что он говорил, потому что, к стыду своему, я должен сознаться, что желание, чтобы мастер Баллантрэ погиб, преследовало меня теперь день и ночь, а это было отнюдь не доброе желание христианина; желание это усиливалось во мне с каждым днем, и оно привело меня к весьма дурному поступку с моей стороны, о котором я тотчас расскажу, так как считаю бесчестным рассказывать о дурных поступках других людей и скрывать свои собственные.

Ветер утих, но море не переставало волноваться. Наш «Нонсеч» так и качался на волнах, и волны играли им словно мячиком; наступил следующий день, и тот прошел, и наступил еще день, но в нашем положении никаких перемен не произошло. По палубе корабля невозможно было ходить, даже такие матросы, которые были опытны и много лет участвовали в плаваниях, не могли устоять на ногах; один из них даже упал и сильно ушибся. Корабль скрипел, все снасти и мачты трещали, а большой колокол, висевший возле битенгов, ни на минуту не переставал звенеть самым печальным образом.

В один из таких дней мы с мастером Баллантрэ сидели на корме совершенно одни. Корма корабля так и поднималась. Вокруг марса были устроены значительных размеров бульварки, которые, спускаясь по обе стороны передней его части, на старинный лад, соединялись со шкафутом. Бульварки эти, на мой взгляд, были устроены скорее с целью украсить корабль, чем с практической целью, хотя, быть может, находясь на самой возвышенной части корабля, на корме, они и приносили известную пользу. Вот в этом месте, где находились бульварки, мы и сидели; ноги мои болтались, и, чтобы не упасть во время качки, я придерживался рукой за решетчатый люк каюты, так как находил, что та позиция, которую мы занимали, была довольно опасная, тем более что, глядя на мастера Баллантрэ, стоявшего между бульварками, я мог наблюдать за тем, как его качало во все стороны. Прямо на него солнце бросало свои лучи, и тень его фигуры падала на другую сторону кормы. Он ежеминутно то поднимался вместе с кормой кверху, то опускался вниз, и волны у корабля высоко поднимались над ним и, казалось, тотчас готовы были смыть его с того места, где он стоял. Я смотрел на то, как он качался, и не спускал с него глаз, подобно тому, как птицы смотрят на красивую змею, извивающуюся перед ними. В то время, как я смотрел на Баллантрэ, до моего слуха доносился различного рода шум. Корабль наш на всех парусах несся по волнам, и мачты трещали и скрипели, а морские волны производили такой шум, что мне казалось, что я нахожусь на фабрике, а не на корабле.