В те дни принцу снились чужие лица, искаженные болью и страхом, перекрестки, колодцы, дымные кузницы, он слышал, как кричат, рожая, женщины, как сгорают в пламени чумные села, как ворочаются в земле разжиревшие личинки жуков-трупоедов… Сны накатывались, словно грязные, пенные волны, а когда уходили, принц вставал с постели измочаленный и бледный и долго не мог прийти в себя.
Сейчас он снова летел: парил над домом мастера, и уже не солнце — луна висела совсем рядом; протяни руку — коснешься бугристой поверхности. Отсюда принцу были видны и луг с пасущимися лошадьми, и одинокая лодка на берегу, и колодец, и единорог, рыскающий у двери. Только дальний берег озера по-прежнему скрывался в тумане.
Ночь все не кончалась, и тогда принц полетел к дороге — посмотреть, что же ждет их дальше. Но кроны деревьев срослись и вздымались бесконечным сводом, непробиваемым панцирем. Не единой прорехи, ни щелочки. Да и была ли там, под ними, дорога?
Было ли по ту сторону листвяной завесы вообще что-либо?
Он вдруг испытал резкий, леденящий приступ паники. Это было что-то необъяснимое, даже непознаваемое, не из области разума или чувств, — скорее сродни совсем уж механическим реакциям. Так отдергивается рука, прикоснувшаяся к раскаленному котелку; сам собою моргает глаз; течет по жилам кровь.
Паника ударила принца наотмашь, пронзила насквозь — и он умер.
По крайней мере — перестал быть принцем, превратился в сотни разбросанных повсюду простейших сознаний. Каждое могло лишь наблюдать за тем, что происходило рядом, — наблюдать и запоминать, не испытывая никаких чувств, мыслей, желаний. Чувства, мысли и желания попросту оказались за пределами возможностей.
Сколько времени все это длилось? Конечно, он не знал — ведь его не существовало.
А может, и времени уже не существовало — в эту затянувшуюся ночь, вокруг этого странного дома.
— Вставай, — негромко сказал мастер дороги. — Твое новое платье готово.
Король открыл глаза и посмотрел на мастера дороги.
— Вставай, — повторил тот.
Остальные спали: Ронди, и Стерх, и принц. Лежали недвижно, словно мертвые. Их не разбудила даже тишина, внезапно воцарившаяся в домике. Король и сам не сразу догадался, что это прялка… прялка перестала стучать. И огонь в очаге почти погас.
Король откинул шкуры и встал. Одновременно с ним в полумраке поднялась со своей скамеечки дочь мастера. Поднялась и протянула белую, едва сияющую рубаху.
Он мельком удивился: и когда успела сшить? Но здесь были в силе другие законы, поэтому король просто скинул с себя одежду и остался в чем мать родила. Только венец привычно давил на голову. Не соскользнул, даже когда король наклонился вперед и, вытянув руки, нырнул в распахнувшийся навстречу подол рубахи. Ткань была полупрозрачная, шелковистая. Скользнула по телу — как поцеловала.
Он выпрямился.
— В самый раз, — сказал мастер дороги. — Ну что, готов ты умереть, ваше величество?
Король пожал плечами:
— Кто бы мог сказать, что знает о себе такое наверняка?
— Ну, посмотрим. «Книгу»-то ты читал внимательно? Помнишь, что нужно?..
— Нужен меч, — кивнул король.
— Иди, — сказал мастер дороги, — выбирай. Да куда ты — не к дверям же!
Он указал на очаг, возле которого присела девушка. В руках ее снова было рыжеватое растрепанное перо, дочь мастера обмахнула им угли, подбросила еще поленьев…
— «Пройти огонь, воду и мост, что легче перышка», — вспомнил король. — Я-то думал, это все пустые слова.
Мастер дороги усмехнулся:
— По большей части они такими и стали, слова-то. Вот поэтому ты здесь.
Король на миг замешкался, как будто хотел что-то спросить, но в конце концов просто кивнул, бросил взгляд через приоткрытую дверь в спальню, на детскую кроватку, набитую хламом, снова кивнул — и шагнул прямо в очаг.
Пламя вскинулось кверху, точно занавес, который дернули за края. Густое и текучее, скрыло фигуру короля.
Потом опало и погасло — сразу же, словно было иллюзией, обманом зрения.
Черная пустая пасть очага выдохнула пригоршню пепла.
— Ложись, — сказал дочери мастер дороги, — поспи. Теперь остается только ждать.
Никто так и не узнал, что же случилось тогда с королем.
Он просто исчез в очаге, пропал. Потом — много позже — они гадали так и эдак, но правды им никто никогда не открыл. Да, в общем, так ли уж важно было ее знать?
Главное — то, что мгновением спустя туман, наползавший от берега, вдруг отхлынул — и там, среди камыша, стала видна высокая снежно-белая фигура. Руки ее были пусты, на голове темнела корона.
Король раздвинул камыши — с пушистых верхушек вспорхнули какие-то мелкие полупрозрачные мотыльки — и шагнул в воду.
Перед ним тянулись к небу шеренги морщинистых рук. Капли сверкали на зеркальных лезвиях, драгоценные камни — на рукоятях. Он посмотрел вниз, себе под ноги, но вода была черной. Он пошел вперед и, кажется, не наступил ни на одно из тел. Если там, под водой, вообще были тела.
Король шел, аккуратно пробираясь между руками и клинками. Несколько раз ткань рубахи касалась лезвий — и там на ней остались узкие, едва заметные прорехи.