Мастер дороги

— Ронди, — бросил, не оборачиваясь король, — подай-ка мой меч. И постарайся потише…

Тварь повернула голову, как будто услышала его.

«А ведь похожа, — подумал принц. — Такие же вытянутые челюсти, как у единорога, и изгиб шеи, и рог… Но только цвет кожи — ядовито-желтый, и сама кожа морщинистая, с какими-то то ли чешуйками, то ли бляшками, и глаза — с вертикальным зрачком, громадные, налитые кровью.

А рог скорее похож на бивень — ровный, весь в сколах, трещинах и засохших бурых пятнах. Выбить им окно легче легкого. Да и дверь, пожалуй, вышибет в два-три удара, она здесь хлипкая, рассохшаяся…»

— Вот это, — сказал из полумрака мастер, — и есть настоящий единорог. Эй, юноша, меч положи. И сядь куда-нибудь, не суетись.

— Он нас не тронет? — спросил принц.

— Если выйдете к нему — с превеликим удовольствием. А в дом не сунется.

— Почему вы так уверены?! — (Принц впервые слышал, чтобы учитель одновременно пытался шептать и кричать.) — Если он способен вот так, запросто, обернуться в… в то, что мы видели.

Мастер промолчал. А вот дочь его неожиданно попросила:

— Расскажи им, отец.

— Да придется, иначе ведь не заснут. — Скрипнули доски кровати, стукнули каблуки. — Там, откуда вы приехали, все просто и понятно… по крайней мере, было просто и понятно до недавнего времени. Мир устроен так, как он устроен: заколдован тем, как люди его себе представляют. Они уверены, что знают все о миропорядке, — и таким образом сами этот миропорядок устанавливают. А затем уже он довлеет над людьми. Но здесь, — сказал мастер, — все не так. Здесь в силе древние, извечные правила — и только они.

— Более древние, чем те, которые удерживают Устои от падения? — спросил Стерх. Он потер своими длинными пальцами виски, тряхнул головой. — Более древние, чем те, благодаря которым звезды светят на Своде небес?! Нет, мастер, мир просто болен. Что-то не заладилось, пошло не так. Тебе не дано знать, ты — всего лишь мастер дороги. Ты одичал здесь, уж прости. Одичал и забил себе голову досужими выдумками, а то, что в последние годы миру худо, проявляется и в этих краях. Эта тварь за окном, руки эти, Выпь… это всего лишь признаки болезни. А ты убедил себя… Откуда тебе знать? — повторил он уже увереннее.

И тогда мастер вздохнул и вышел из спальни на свет.

— Мне ли не знать? — спросил он. — А, словесник?

Свой темно-красный плащ мастер наконец расстегнул и снял, и теперь были видны его ноги. От бедра до колена — человеческие. Дальше — как будто вырезанные из живого дерева, покрытые корой, с раздвоенными копытами на конце; каждое — величиной с маленькую миску.

— Ты говоришь: Устои, Свод… Как будто забыл, что когда-то ни тех, ни другого не было. И если они снова пропадут, мир не развеется, как сон поутру. О, будут бедствия и наводнения, и звезды упадут с небес на землю. Но мир перенесет это. Мы, люди, — нет. Это для нас важно, чтобы Устои остались нерушимыми. Но они-то как раз лишние в этом мире. Это костыли, словесник. А здесь, возле Темени, даже они не спасают. И никогда не спасали; здесь все устроено иначе, по-старому. Поэтому я знаю наверняка, чего хочет единорог, и знаю, на что он способен.

Мастер помолчал и добавил устало:

— Когда мы выясним, на что способен каждый из вас, станет ясно, спасете вы людей или нет. А сейчас идите спать. Ночь впереди долгая.

6

Раньше принц во сне летал. Он просыпался и помнил это ощущение: ветер, на который ложишься, будто на невидимую тугую волну, мокрая пена облаков, солнце, ставшее вдруг большим и обжигающим.

Это было в детстве. Потом он вырос, и полеты прекратились. Попросту стало не до них.

Сперва откуда-то из-за моря явился Стерх. Оказалось, они с дедом принца когда-то дружили, и теперь мудрец остался в столице. Дед давно уже не правил, трон он передал сыну, сам в государственные дела не вмешивался. В первый и единственный раз пришел к его величеству то ли с просьбой, то ли с советом: возьми моего старого друга в учителя внуку.

Принц был рад. Стерх казался сухим и безразличным, но, когда начинал рассказывать о предметах, на самом деле его занимавших, — оживал, горячился, взмахивал руками!.. А повидал он немало и знал… принц сомневался, что постигнет и десятую часть этих его знаний. Стерх был чужим во дворце и в стране, его заботило то, о чем другие даже понятия не имели. За глаза о нем говорили разное, и отец сперва держался с ним холодно… но изменил свое мнение. Сразу после дедовых похорон, на которых Стерх не проронил ни слезинки: стоял худой, бледный, рассеянно прикусив до крови губу.

В первые годы обучения принцу вообще ничего не снилось: за день он выматывался так, что засыпал, едва лишь оказывался в постели. Потом пошли первые влюбленности, и сны вернулись, но без полетов…

А после настали скверные годы, и отец все чаще брал его с собой и все чаще повторял, что править страной — это тяжелый труд. Принц и сам видел, что тяжелый. И старался не думать, почему вдруг отцу так важно стало, чтобы он это понял.