Мастер дымных колец

- Ты-ы-ы, - протянули в трубке.

Да, его узнали, припомнили, но без особого желанного трепета, а как-то буднично, обыденно. Так вспоминают старое, давным-давно законченное дело, скорее трудное, чем приятное, которое отобрало немало сил, и единственное удовлетворение могло быть связано не с ним самим, а с его окончанием.

- Але.

- Да, да, я слушаю. Ты хотел что-то сообщить?

- Да.

- Говори же.

Варфоломеев набрал побольше воздуху и трагически выдохнул:

- Я убил Бальтазара.

- Фу ты, напугал, - в трубке облегченно вздохнули. - Я уже подумала, вправду что-нибудь случилось.

- Постой, ты не поняла. Я его, кажется, на самом деле убил.

- Господи, что за вздор. Ты подумай, что ты такое говоришь. "На самом деле убил, кажется". Сережа, здоров ли ты? Выпей чего-нибудь и засни. И что он тебе дался! Никогда бы не поверила, будто ты можешь столько лет переживать за кого-нибудь, тем более за этого... - на том конце подбирали подходящие слова, - в общем, черт с ним, не переживай. Поделом ему, то есть, конечно, жалко, но сколько же он крови выпил сам?

- Скоро опять июль, - вдруг ни с того ни с сего выдал Варфоломеев.

- Ты стал часто звонить, - теперь говорили как будто шепотом.

- Я не мог раньше, было много работы.

- Конечно, конечно. У нас у всех много дел.

Наступила пауза. Сергей Петрович растерялся, сбитый с толку официальным тоном абонента. Попытался вывернуться.

- Помнишь, тогда давно, был вечер, мы сидели на ступеньках и болтали ногами в воде. Было полнолуние, и вода была не вода, а парное молоко. И крепостная стена. Да, и ты еще сказала: по крепостным стенам движутся призраки.

- Я так сказала? - искренне удивились, впрочем, без особой заинтересованности. - Может быть.

Снова наступила пауза. Потом послышалось какое-то шуршание, на том конце перешептывались, а в конце даже хихикнули. Варфоломеев согнулся, как будто ему нанесли тяжкое телесное повреждение.

- Кто там? - еле прокряхтел звездный капитан.

- Тут тоже спрашивают, который час.

- Кто?

- Как кто, муж.

Кажется, потом он хотел еще спросить: когда? Но испугался. Начал неостроумно шутить, передавать приветы и пожелания, извиняться за раннее вторжение, предлагать дружить семьями, приглашал в гости, обещал писать, наконец опомнился, слушал, поддакивал и, сославшись на дела, сердечно попрощался.

После полез в мусорное ведро, достал оттуда пустую бутылку, засунул ее под кран, долго мочил теплой водой, осторожно снял наклейку и прилепил ее на серо-голубой кухонный кафель. Все это он делал слишком нервно, в спешке, как будто барахтался, а может быть, его просто лихорадило. Да, наверняка он заболевал, иначе зачем бы здоровому человеку часами неподвижно сидеть да глядеть в безвкусную, пошлую бутылочную наклейку.

12

Пришло лето и в Раздольное. Вскрытая солнечным светом сельская местность благодарно ответила на заботу буйным зеленым многотравьем. На полях шли многообразные химические процессы, на приусадебных участках уже выстроились как на парад строгим воинским порядком овощные рода войск грядки зеленого лука, моркови, редиски, уже кое-где прореженные изголодавшимися по витаминам хозяйскими руками. Прошло бестолковое снежное время, промелькнула короткая лихорадочная весна, наступила пора радости. Знатный молодой агроном пропадал в полях, молодая хозяйка крутилась между босоногим потомством и мясо-молочными заготовками, Афанасич пил. Кажется, все утряслось, притерлось, успокоилось.

Не совсем. В этой идиллической картине присутствовала одна горькая инородная фигура. Если бы сейчас увидел ее сын Сергей, или старший Александр, или даже другой какой-нибудь посторонний, но знавший ее хотя бы полгода назад человек, ох как бы эти люди ощутили результаты прошедших месяцев. Она постарела, из пожилой, но крепкой женщины, вечно готовой дать отпор внешним обстоятельствам, превратилась в старуху. И не столько дряхлостью внешнего облика, но больше каким-то безразличным, и оттого даже жестоким выражением глаз. С детства приученная к крестьянскому труду, любившая наблюдать, как из пыли и грязи появляются на белый свет безупречного чистого цвета растительные продукты, она не радовалась буйному расцвету агрономовского хозяйства. Все это было не ее.