Мастер Джорджи

— Пусть каленым железом жгут — не скажу, — уве­ряла я.

— Я не требую от тебя, чтобы ты лгала, Миртл. Это было бы несправедливо. — Он прилаживал свои плас­тинки к аппарату, пока говорил, и от йода у него были желтые пальцы. — Я не о себе пекусь. Я должен оберечь свою мать.

Я удивилась даже, от чего это ему надо оберегать миссис Харди. Ведь не в первый раз мистера Харди до­ставляли домой в непотребном виде, хотя, конечно, в последний.

— Меня теперь ушлют? — я спросила, и голос у ме­ня дрогнул, такой это был страшный вопрос.

Он не ответил, был занят установкой этой своей тре­ноги. Я знала, что скорость очень важна, когда уже плас­тинка всунута в аппарат, и попробовала терпеть и не дергаться. Когда он убедился, что все готово, он потянул меня за руку и поставил в головах кровати. Приказал:

— Положи руку ему на плечо.

— Меня теперь ушлют? — я повторила, а он, уже с раздражением:

— Нет, Миртл, нет. Я только прошу тебя, чтобы ты скрыла то, что ты знаешь. Не дело, если все станет из­вестно миссис О'Горман.

— Да мало ли чего я миссис О'Горман не говорю, — возмутилась я. — Даже когда она меня бьет.

— Тише, пожалуйста, — он взмолился, — у стен есть уши. — И прибавил загадочно: — Теперь все изменит­ся... вот ты увидишь. Как раньше уже не будет. А теперь наклони-ка голову... еще чуть-чуть... пальцы расправь... ты прощаешься с ним.

Я прощалась с незнакомым человеком, потому что тот, кто лежал сейчас на кровати, ничуточки не напо­минал мистера Харди. Рот — тонкой жуткой чертой, из пятнистых ноздрей торчат волоски. На меня дохну­ло чем-то мерзким, как йод с жимолостью, и я смор­щила нос.

— Оставь, — приказал мастер Джорджи. — Замри и не двигайся. Не мигай.

Я уперла взгляд в мертвеца и про себя повторяла, что Господь меня поразит слепотой, если сморгну. И так я сильно сосредоточилась, что мастер Джорджи один и дышал в солнечно крапчатой комнате. Там, за окном, пели-заливались птицы. Всю мою жизнь, всю жизнь, я думала, я буду рядом с тобой; тут-то я и сморг­нула, потому что от величия этой мысли мне на глаза навернулись слезы.

Пластинка вторая. 1850 г. Пелена спадает

Джордж Харди заглянул ко мне по дороге из лазарета домой. Поинтересовался, хочу ли я наутро на него по­работать. Я сказал — хочу.

— Тогда я тебе предлагаю быть в доме в пять ча­сов, — он сказал.

Так он разговаривает, манера такая. Купись я на это его «предлагаю» и явись на пять минут позже, он бы мне голову откусил. Его все считают книжником, пря­мо святым, но я-то лучше знаю. Сказал, что может мне обещать интересный день, осветил свою затею, и, судя по всему, день действительно обещал быть интерес­ным, что правда, то правда.

Я отправился в город еще под звездами и на час раньше вошел в дом. Распорядки здешние я достаточ­но изучил и прикинул, что, поскольку сейчас зима, слу­ги пока валяются по постелям. А если старуха О'Горман случайно и встала, ей надо бы вскарабкаться наверх по лестнице, чтоб меня застукать. С годами она оглохла, а с тех пор как пса похоронили в саду, поднять ее по тре­воге на звук шагов уже некому. Да если она меня и сца­пает, я в секунду наплету ей с три короба, и кое-что мне от завтрака перепадет в придачу. Ну вот, значит, я преспокойненько перехожу темный двор, иду мимо служб и конюшен и отодвигаю на кухонной двери засов. Снимаю сапоги и вхожу.

Мне было не впервой войти в дом так, что никто об этом и не догадывался. Я ничего там не портил, по крайней мере всерьез, и я не воровал. Не такой я идиот и сам себе не враг. И выше первого этажа я никогда не совался. Мои предрассветные обходы гостиной, сто­ловой и кабинета имели характер разведки. Я передви­гал предметы и ждал, проверял — кто заметит. Начал с мелочей, возьму передвину кочергу в камине слева на­право, или вазу, например, на полке перемещу, или шкатулки музыкальные на фортепиано переставлю в другом порядке. Потом, уж через несколько месяцев, осмелел и стал со стены на стену перевешивать карти­ны. Доктор Поттер только через пять недель хватился, что картина с пароходами и рекой, которая в кабинете над столом висела, вдруг оказалась у самой двери.

Как мне доложили внизу, тут поднялся такой пере­полох, о каком я мог только мечтать. Поттер все под­ступался к миссис О'Горман с расспросами насчет прислуги. Она, добрая душа, божилась, что все они лю­ди честные и вдобавок в своем уме, так что он создал теорию о лунатиках и две ночи торчал на стуле в при­хожей — надеялся кого-то схватить. Молодой миссис Харди, хлипкой после второго неудачного разреше­ния от бремени, ничего не сообщили. Ну а старую мис­сис Харди, ту нисколько не интересовало, где что на­ходится, только бы ее кровать не трогали с места.