Мастер и Маргарита

Колонна тронулась. Совершенно больной и даже постаревший поэт не более чем через две минуты входил на веранду Грибоедова. Она уже опустела. В углу допивала какая-то компания, и в центре ее суетился знакомый конферансье в тюбетейке и с бокалом "Абрау" в руке.	The column began to move. In no more than two minutes, the completely ill and even aged poet was entering the veranda of Griboedov's. It was now empty. In a corner some company was finishing its drinks, and in the middle the familiar master of ceremonies was bustling about, wearing a skullcap, with a glass of Abrau wine in his hand.
Рюхин, обремененный полотенцами, был встречен Арчибальдом Арчибальдовичем очень приветливо и тотчас избавлен от проклятых тряпок. Не будь Рюхин так истерзан в клинике и на грузовике, он, наверно, получил бы удовольствие, рассказывая о том, как все было в лечебнице, и украшая этот рассказ выдуманными подробностями. Но сейчас ему было не до того, да и как ни мало был наблюдателен Рюхин, - теперь, после пытки в грузовике, он впервые остро вгляделся в пирата и понял, что тот хоть и задает вопросы о Бездомном и даже восклицает "Ай-яй-яй!", но, по сути дела, совершенно равнодушен к судьбе Бездомного и ничуть его не жалеет. "И молодец! И правильно!" - с цинической, самоуничтожающей злобой подумал Рюхин и, оборвав рассказ о шизофрении, попросил:	Riukhin, laden with napkins, was met affably by Archibald Archi-baldovich and at once relieved of the cursed rags. Had Riukhin not become so worn out in the clinic and on the truck, he would certainly have derived pleasure from telling how everything had gone in the hospital and embellishing the story with invented details. But just then he was far from such things, and, little observant though Riukhin was, now, after the torture on the truck, he peered keenly at the pirate for the first time and realized that, though the man asked about Homeless and even exclaimed 'Ai-yai-yai!', he was essentially quite indifferent to Homeless's fate and did not feel a bit sorry for him. 'And bravo! Right you are!' Riukhin thought with cynical, self-annihilating malice and, breaking off the story about the schizophrenia, begged:
- Арчибальд Арчибальдович, водочки бы мне...	'Archibald Archibaldovich, a drop of vodka . ..'
Пират сделал сочувствующее лицо, шепнул:	The pirate made a compassionate face and whispered:
- Понимаю... сию минуту... - и махнул официанту.	'I understand . . . this very minute . . .' and beckoned to a waiter.
Через четверть часа Рюхин, в полном одиночестве, сидел, скорчившись над рыбцом, пил рюмку за рюмкой, понимая и признавая, что исправить в его жизни уже ничего нельзя, а можно только забыть.	A quarter of an hour later, Riukhin sat in complete solitude, hunched over his bream, drinking glass after glass, understanding and recognizing that it was no longer possible to set anything right in his life, that it was only possible to forget.
Поэт истратил свою ночь, пока другие пировали, и теперь понимал, что вернуть ее нельзя. Стоило только поднять голову от лампы вверх к небу, чтобы понять, что ночь пропала безвозвратно. Официанты, торопясь, срывали скатерти со столов. У	The poet had wasted his night while others were feasting and now understood that it was impossible to get it back. One needed only to raise one's head from the lamp to the sky to understand that the night was irretrievably lost. Waiters were hurriedly tearing the tablecloths