Мастер Игры

Во время съемок одного из эпизодов Яннингс по какой- то необъяснимой причине отказался войти в дверь и устроил по этому поводу сцену. В ответ режиссер ти­хонько велел установить самый жаркий софит таким об­разом, чтобы он буквально обжигал Яннингсу шею, не давая задерживаться на месте и вынуждая скорее пройти в дверь. Свою первую сцену (а «Голубой ангел» был в числе первых звуковых фильмов) Яннингс провел почти пародийно, с неестественными, преувеличенно напы­щенными интонациями. Фон Штернберг невозмутимо и любезно поздравил его, заметив вскользь, что в подоб­ной манере в фильме будет говорить только Яннингс, — разумеется, на фоне остальных актеров это будет смотреться невыгодно и вызывать смех в зале, но так уж тому и быть. Яннингс поспешно отказался от нелепого акцен­та. Стоило актеру закапризничать и оскорбленно уда­литься к себе в грим-уборную, фон Штернберг тут же подсылал к нему кого-нибудь с известием, что режиссер воркует с Марлен Дитрих, окружая ее заботой. Ревни­вый артист немедленно кидался на съемочную площадку, чтобы посостязаться за внимание режиссера. От эпизода к эпизоду фон Штернберг ловко маневрировал, направ­ляя актера в нужном ему направлении, и буквально вы­нудил Яннингса сыграть, возможно, самую блистатель­ную роль за всю его карьеру.

Как уже рассказывалось во второй главе, Дэниел Эверетт со своей семьей в 1977 году отправился в дебри Амазон­ки, чтобы жить там среди людей племени пираха. Супру­ги Эверетт были лингвистами и антропологами, и перед ними стояла задача изучить язык пираха — его в то вре­мя считали самым трудным, не поддающимся расшиф­ровке, — чтобы перевести на этот самобытный язык Би­блию. Медленно, но работа все же продвигалась, Эверетт двигался вперед, используя приемы лингвистического исследования, которым его обучали в университете.

Дэниел был хорошо знаком с трудами Ноама Хомского, крупнейшего лингвиста, профессора Массачусетского технологического института, выдвинувшего смелую ги­потезу, что все языки мира связаны между собой, а сама грамматика строго задана структурой человеческого моз­га, являясь частью нашего генетического кода. Это озна­чает, что по природе своей все языки наделены общими чертами. Уверенный в правоте Хомского, Эверетт изо всех сил бился, стараясь найти эти универсальные черты в языке пираха. Однако со временем, посвятив годы свое­му занятию, Дэниел обнаружил в теории Хомского мно­жество пробелов и усомнился в ее правильности.

В результате серьезного изучения и глубоких раздумий Эверетт пришел к выводу, что в языке пираха отражены многие особенности их жизни в джунглях. Он опреде­лил, к примеру, что в культуре пираха особое внимание придается «непосредственному переживанию»: того, что они не видели собственными глазами, для пираха не су­ществовало, а следовательно, в их языке почти не было слов для описания предметов и явлений, выходящих за рамки непосредственного переживания. Работая над этой своей концепцией, Эверетт предположил, что, даже если базовые свойства всех языков действительно уни­версальны и запрограммированы генетически, каждый язык при этом содержит элементы, отражающие уни­кальность породившей его культуры. В том, как мы гово­рим и думаем, культура играет более важную роль, чем мы могли бы предположить.

В 2005 году Эверетт наконец счел возможным опубли­ковать свои революционные гипотезы в антропологиче­ском научном журнале. Он догадывался, что, обнародо­вав результаты своей работы, вызовет оживленную дис­куссию, но абсолютно не был готов к тому, что последовало за выходом статьи в свет.

Студенты и аспиранты Массачусетского технологиче­ского института во главе с Хомским начали настоящую травлю Эверетта. Когда он выступал с докладом на круп­ном симпозиуме в Кембриджском университете, неко­торые из этих лингвистов специально отправились туда. Эверетта засыпали каверзными и провокационными во­просами, целью которых было нащупать бреши в его теории и поставить в неловкое положение. Эверетт, для которого все это явилось полной неожиданностью, рас­терялся и оказался не на высоте. То же самое продолжа­лось и на последующих его выступлениях. Недоброже­латели цеплялись к малейшей оговорке или неточности в речи или сочинениях и использовали эти неточности, чтобы дискредитировать гипотезу в целом. Нападающие даже переходили на личности — публично называли Эверетта шарлатаном и высмеивали мотивы его поездки к пираха. Даже сам Хомский намекал на то, что Эверетт отправился в эту экспедицию ради денег и славы.

Когда Эверетт опубликовал первую свою книгу «Не спать — змеи!», некоторые из соратников Хомского пи­сали письма критикам и литературным обозревателям, пытаясь опорочить автора, и уговаривали вообще не об­суждать книгу в прессе — она ненаучна и написана на непозволительно низком уровне, заявляли они. Дело до­шло до того, что ненавистники использовали связи, что­бы оказать давление на Национальное государственное радио, где готовился большой сюжет, посвященный Эве­ретту. Передачу отменили.