Мастер побега

Ослепленная гневом Тари влепила ему убийственную пощечину. Рэм едва удержался на стуле. От второй пощечины он точно упал бы, но третья, нанесенная с другой стороны, позволила ему удержать равновесие.

– Слюнявый убийца! Распустил хотелку?

Женщина схватила стакан и бросила ему в лицо. Рэм успел поднять руку и загородится, но стакан вертелся в воздухе как волчок, и, ударив ему в ладонь раструбом, стеклянный снаряд изловчился и все-таки с разворота тюкнул донцем в комиссарский лоб.

Рэм вскрикнул от боли и схватился за голову. Кровь потекла между пальцев.

– Вот дура! Дура!

Это почувствовал не столько боль, сколько унижение. Да что он ей сделал такого?

Женщина заметила кровь и сразу же присмирела Брань, извергавшаяся из нее водопадом, стихла Рэм не видел ее лица, но чувствовал: Тари сидит напротив с расширившимися от ужаса глазами. Она ни капельки не боится расстрела, проклятая идиотка, если бы! Она увидела, до какого страхолюдства довел ее гнев, и, увидев, испугалась собственной стервозности.

– Вы только не размазывайте, пожалуйста… Не… не размазывай кровь, это нехорошо…

Тупая полуобразованная стерва. У пандейцев все на «ты». Они, конечно, знают, что у срединного народа можно назвать собеседника и на «ты», и на «вы», вот только, когда волнуются, начинают путаться. Особенно те, у кого за душой нет серьезного образования…

Рэм молча отнял ладонь от лба. Кровь моментально добежала до брови, преодолела это препятствие и вторглась на территорию века, попала в глаза, закапала на щеку.

– Сейчас! Сейчас! – засуетилась Тари.

Он молча сидел и ждал помогли от нее. Очень хотел встать и дать ей по роже. Без всяких объяснений. Но дворянское происхождение и университетские годы не дали ему осуществить потаенную мечту. А если не бить по роже, то… не очень понятно, как дальше себя вести.

Поэтому Рэм слова не проронил, пока она останавливала кровь, отмывала ему лицо и руки, прижигала рану какой-то едкой дрянью, налаживала пластырь и беспрерывно щебетала извиняющимся тоном, до чего же она виновата, как же ее подводит вечная несдержанность…

Потом куда-то исчезла и явилась со скляницей мутноватой жидкости. Налила в стакан Рэму, налила себе. Жидкость пахла как дерьмо, прихваченное когда-то морозцем, но почувствовавшее весеннее солнышко, потянувшееся к нему и вовсю распустившееся.

– Вы не бойтесь, жарюга ничего, только сразу закусывайте… Я ее для дезинфекции применяю, спирта-то давно нет.

Рэм сжал стакан, поднял руку и влил пойло в рот движением деревянного человека. На вкус – хуже дерьма Он нащупал нечто съедобное на столе… Так и не понял, что именно ест: после жарюги ротовая полость вообще перестала различать соленое от кислого, а сладкое от горького.

Тари сидела через стол от него, сжав виски ладонями и жадно разглядывая грязные пятна на давно не стиранной скатерти.

– Полтора месяца назад ваши повстанцы убили моего мужа. Он и служил тут доктором.

Сказано было сухо и спокойно. Рэм не нашелся, что ответить.

Вдруг у Тари затрясся подбородок, и она закрыла лицо руками.

– Мы тут служили… Мы… Он образованный человек у меня. Университет кончал… Из дворян, родители у него богатые… А он – в доктора, к нам… глухие же тут места, а он… А он… он… благородный… он… он меня… простую мещанку… в жены… в столицу возил меня…

Теперь у нее между пальцев сочилась жидкость, только не красная, а прозрачная.

– Как это случилось? Продбригада в ваших местах первый раз. Неужели все-таки кто-то из наших?

Она плакала долго и не отвечала Рэму, а он терпеливо ждал, боясь пожалеть ее или вызвать невпопад сказанной фразой еще одну вспышку гнева. Наконец женщина отняла руки от глаз. Налила себе самогонки, выпила.

– Я выгляжу безобразно. Извините. Извини.

Тари выскочила из комнаты, долго гремела рукомойником, а потом вернулась, бледная и спокойная.