Мастер побега

«Там хорошо – тихо. Был бы сторожем при костях древних чудовищ, убитых и съеденных нашими предками… Мне еще повезло: со мной конкурировал за место один академик, очень крупный ботаник, но мои ученики напомнили, что у старика Каана имелись труды по биоистории, и это решило дело… вроде бы решило…» Вторую неделю Департамент социального здоровья проверяет биографию профессора, не ставя штампа, подтверждающего благонадежность.

«Так и должностишка уйдет…» – хныкающим голосом завершил бывший учитель Рэма.

Он не предлагал чаю. Наверное, в доме не было ни чаинки. Он не предлагал отдохнуть с дороги – скорее всего стулья давно и безнадежно влились в хозяйство человека, не имеющего среди своих потомков ни потомственных дворян, ни пандейцев. Он даже не предложил повесить шинель Рэма – не на что ее было теперь вешать. В эпоху перемен все вешалки из резного лоондагского дуба, покрытые лаком и с бронзовыми крючками, обретают, надо полагать, фантастическую тягу к перемещениям…

«Пора уходить, – последняя ниточка, связывавшая Рэма со старой жизнью, оборвалась. – Холодно».

– Подождите! – воскликнул профессор. – Я старше вас, я хочу вам кое-что подарить!

Он засеменил-зашаркал в дальнюю комнату. Оттуда донеслись хозяйственные звуки: двиганье тяжелого, сниманье крышки с непонятного, укладыванье крышки на деревянное, рытье в неудобном. «Браво, профессор! Вы все-таки завели приличный тайник…»

Вернувшись, господин Каан сказал:

– Вы ведь, кажется, этим интересовались? Я еще помню… Ей сто двадцать лет. Примите и сберегите.

Он протянул Рэму маленькую обтрепанную книжицу, сохранившую кое-где следы золотого тиснения. Слова на обложке едва прочитывались в скупом сиянии керосинного нимба «Житие отшельника, чудотворца и святого человека Фая, написанное Мемо Чарану, добрым советником Белой княгини, государыни Срединной земли». На титульном листе – экслибрисы академика Нанди, профессора Каана, а также краткая дарственная надпись от первого ко второму.

Драгоценность! Странный, диковинный сгусток старины, смысла и радости, истинную цену которого знают немногие.

Рэм принялся было благодарить профессора, но осекся. До сих пор его собеседник производил впечатление слабого, насмерть испуганного человека, состарившегося задолго до старости. Неожиданно глаза его наполнились прежней силой.

– На всех нас опустилось темное время. Я не знаю, когда оно закончится. Возможно, никогда. Но все мы надеемся, что наш интеллект еще пригодится для настоящей работы. Так вот, господин Тану, если хотите сохранить эту надежду, не давайте страху сжирать ваш ум. В моем, кажется, уже прогрызены изрядные дыры…

И сила тут же ушла. То ли спряталась, то ли на большее ее уже не хватало.

Рэм улыбнулся профессору на прощание. Тот сообщил ему невпопад:

– Я… я… я уже все, кажется. Все. Я затих. Но у меня есть племянники – маленький мальчик и маленькая девочка, Гай и Рада. Добрые детки. Заберу их к себе, может, появится какой-то смысл. Но им нужно чем-то питаться… Понимаете?

– …Ты знаешь, Толстый, у кого я был? Впрочем, что я спрашиваю, конечно, знаешь. У меня к тебе пожелание: пока мы не отбыли, позвони кому надо, пусть ему дадут место в музее. Это моя личная просьба.

Толстый пожал плечами:

– Крупный человек. Во всяком случае, заметный. Вызывает сомнения, брат… Ты знаешь, что у него за жена?

– Труп.

– Какая, хрен, разница – жива, не жива! Квартеронка. Она влияла на своего муженька в течение многих лет. И кое-какие вещи уже не вытравишь.

Рэм понял: во всем, что касается крови, с черным полковником спорить бесполезно. Ты ему – аргументы, он тебе – национальное чутье. А с чутьем дискутировать можно до бесконечности, и оно себя неправым никогда не признает.

Тогда он сказал:

– Я понимаю, кто у него в женах. Ты верно чуешь. Только должность ему светит не преподавательская и даже не исследовательская, а… так, сторож при древних костях. Тут у него поле для вредительства маленькое, почитай, никакое. С другой стороны, заполучить человека с таким именем в наш лагерь – большое достижение. Ради общего дела Это первое. А вот тебе второе: я его лично знаю. Он настоящий старый интеллигент. И как настоящий старый интеллигент он будет лоялен тому, кто его накормит.

Толстый взглянул на Рэма остро. А потом снял трубку:

– Ротмистр Тоот уже на месте? Нет. Нет. Слушать меня! Как только явится на службу, передать от меня выговор за опоздание и приказ: дело профессора Каана сегодня же рассмотреть в положительном ключе. Да, профессора Каана Ничего, он у нас вот уже два месяца курирует науку и культуру, разберется. А если еще раз явится в Департамент пьяным или не вовремя, вышибу в приграничный гарнизон пыль жрать! Не посмотрю на прежние заслуги.

Положив трубку, Толстый подмигнул Рэму. Мол, вот так у нас решаются неотложные задачи.

Как видно, слова «в наш лагерь» и «ради общего дела» очень ему понравились.

Угадав мысли Рэма, Толстый отрицательно покачал головой.

– Все то, что ты сейчас подумал, конечно, имеет вес. Но важнее другое, мужик. Этот жучина отзвонился нам сразу после того, как за тобой захлопнулась дверь.