Мастер серийного самосочинения Андрей Белый

Пародийность текстов Белого играет особую роль и в том, что и о чем он пишет, и в том, как пишет. Рассказчик представляет столицу империи и сенатора Аблеухова – это мир важных дел и серьезных деятелей. Сенатор и каждое его движение, вращение громоздких колес государственной машины, сумрачная торжественность закованной в гранит столицы – все так серьезно, что смешно. Белый дает понять читателю, что о сенаторе, воплощении высокой ответственности, невозможно говорить без смеха, и постоянно, хотя и не без сочувствия, насмехается над Аполлоном Аполлоновичем. Здесь проявляется двойственность и самого автора, и материала романа: все очень серьезно – а, быть может, не так уж и серьезно; смешно – а, пожалуй, и не смешно.

Сказанное о смехотворности серьезности в «Петербурге» – только частная иллюстрация общего свойства творчества Белого. Он создает мир, который то ли существует, то ли кажется, в котором события то ли происходят, то ли снятся или мерещятся, и герои совершают поступки то ли на деле, то ли на словах, то ли в воображении, то ли бегут даже от того, чтобы помыслить поступок. Ирония, часто в виде пародийности, служит Белому весьма действенным способом усиления впечатления призрачности, зыбкости и летучести, скошенности его мира.

В «Петербурге» роль пародийности выглядит особой и с точки зрения поэтики романа, и с точки зрения только что упомянутого призрачного мира. «Петербург» – последовательно пародийное и самое пародийное из всех его произведений. Вместе с тем, это и наименее крайнее, если так можно выразиться, произведение зрелого Белого. В нем есть сюжет, который ближе всего к традиционному, и более того – сюжет с детективным измерением, да еще с историческим, даже при всей нетрадиционности такого детектива и такой подачи истории. Пусть «Петербург» населен тенями, но это тени, которые способны обращаться в людей. С подобными вещами, отдающими традиционной эстетикой, символист Белый не может заходить слишком далеко. Такая концентрация реализма для него, видимо, невыносима, и у него появляется потребность ее разбавить. И пародийность, на мой взгляд, служит снижению и даже некоторому отрицанию тех аспектов традиционного и реалистического, которые в «Петербурге» есть. Автор восклицает: «И да будет наш незнакомец – незнакомец реальный! И да будут две тени моего незнакомца реальными тенями!»[671] Он говорит о реализме – и тут же оговаривается, что речь идет лишь о реальности теней, будто испугавшись такого своего захода. Автор как бы подмигивает читателю и успокаивает: не волнуйся, друг мой, не так все серьезно, до реального реализма мы с тобой не опустимся. Пародийность служит в «Петербурге» одним из средств уравновесить намеки на традиционность построения и повествования смещением планов, заверить читателя в том, что намеки эти не следует принимать всерьез. Пародийность – одно из важнейших измерений романа и поэтики Белого.

«Петербург» по сути своей пародийное произведение. Этот роман являет собой пародию не только на философский миф Владимира Соловьева, но и на другие – философские, эстетические и биографические – реалии, находящиеся за пределами текста, в том числе, по всей видимости, и на самого автора, на его взгляды, на его семью и на его творчество. Перформативные тела, отделяемые от себя Николаем Аполлоновичем, эти полумифические-полуреальные феномены, действующие в мире «Петербурга», можно принять за символ и одновременно за невольную пародию Белого на многоликого Бориса Бугаева.

Теория перформативности, от ее концептуализации Остином до ревизий в работах Батлер и других, позволяет идентифицировать «словесные жесты» героев Белого в качестве важного механизма создания значения и, шире, создания особого художественного мира Белого. Слова-поступки, мысли-поступки («мозговая игра» в широком смысле), поступки в виде бездействия играют активную роль в выстраивании сюжета и в создании словесно-мысленно-бестелесного мира. Перформатив дает имя этой практике Белого.

Без всякого преувеличения можно утверждать, что герои «Петербурга» не просто совершают бесплотные поступки, и не просто совершают их часто и явно, но, гораздо более того, именно такие поступки являются самыми важными. Приключения беловских героев это прежде всего приключения их слов и сознания, поэтому естественно, что во многом они изображаются с помощью перформатива. На этом, в отличие от событий материального свойства, в огромной мере строятся сюжеты его произведений. Это для него незаменимый строительный материал.

Измерение «истинно-ложно» не отсутствует в романах Белого, но оно никак не является единственно важным. Его заботит не только то, что происходит «в действительности», и зачастую трудно даже понять, случилось ли какое-то материальное событие или лишь померещилось герою. Зато его в высшей степени интересует, что происходит в голове героя и какие словесные жесты тот совершает.