Мастер сновидений

Одрик сбросил с лежанки на сырой пол какую–то подстилку, принял позу медитации и рывком провалился внутрь себя. Он уже не на холодном, как рыбий мех, полу камеры, а на песочке у радужного моря. Оно жадно потянулось язычками волн к его рукам.

— Привет! Я к тебе, пустишь? Нам сказано отдыхать.

На поверхности магического поля появилась скважина и образовала коридор в свои недра. По его сводам пробегали цветные сполохи, призывая войти.

— Что ж посмотрим, что у тебя внутри.

«У тебя, все это часть тебя», — раздался голос размноженный эхом.

«Странно, а кто говорит?»

«Просто ты в глубокой медитации, это как сон наяву. Ты же во сне все можешь, можешь и наяву, только сомневаешься и не веришь в себя.»

«Это я сам с собой разговариваю?»

«Да, не пугайся, очень многие люди так делают, а тем более маги.»

«Разговаривают сами с собой?»

«Да, а почему бы не поговорить с интересным человеком?! И вообще, расслабься, сегодня ты заслужил. Цирк хочешь увидеть? Ты же до цирка так и не дошел.»

«Без нее не хочу.»

«Ладно, отдыхай. Мы сейчас чего–нибудь придумаем.»

— Вас много что ли? — спросил Одрик вслух, но ему никто не ответил.

— А ты не догадываешься? — опять влез Учитель, — Их семеро.

— Ой! — Одрик схватился за голову.

— Чего «ой!»? Все как положено, это внутренний круг. Вот когда соберется внешний круг, из таких же, готовых ради тебя на все, вот тогда можете наворотить дел. Но это тяжело, долго никто не выдерживает. Борись за каждого из своего круга, как за самого себя, даже я бы сказал, как ты боролся за Кани.

— Да уж, хорошо же я боролся…

— Прекрати, ты все сделал правильно. Гнусности и мерзости, все равно будут случаться в жизни, от этого никуда не денешься. И что самое поразительное, мечтательные души и есть вожделенная цель для всякой гадости. Наш мир несправедлив, но другого у нас нет и не будет, так что принимай его таким, каков он есть.

Одрик опять погрузился в глубины самого себя…

Коридор перешел в округлое пространство, посреди которого стояло нечто до боли напоминавшее его израненный диванчик в так называемой гостиной, только слишком цветастый.

«Что это еще за цветопредставление!» Стоило ему так подумать, как цвет успокоился и стал приближаться к натуральному, сбоку сотворилось что–то вроде окна. Радужная субстанция угадала его желания и попыталась изобразить его родную обстановку. Да, почти как дома, почти как в детстве. И Одрик, наверное, завалился бы на диванчик, как обычно, в сапогах, и заснул самым спокойным сном. Но как мы вырастаем из детских вещей, так же мы вырастаем из детского мира. Наши детские штанишки становятся коротки, наши детские представления пустяковыми. Обстановка родного дома не успокаивала Одрика, и никакая другая для этого не годилась бы, если там не было Кани.

Он садится на знакомый диванчик… Стоит ему закрыть глаза, и рыжеволосая красавица возникает как мираж, игра воображения, как воспалённая мечта. И не нужно ему было никакого другого света, кроме сияющего в ее глазах, никакого другого тепла, кроме идущего от ее дыхания, никакой другой сладости, кроме источаемой ее губами.

«Что мы можем сделать для тебя?» — пришли его двойники и разрушили мысленную тишину.

«Неправильно поставленный вопрос, что я могу сделать для нее? Вы можете помочь мне поскорее ее вернуть?»

«Ты сам все можешь, мы ждем твоих приказов. Не делай как у ВСЕХ, не получится, делай как у ТЕБЯ, и мы все исполним.»

«Я хочу ее видеть.»

«Ну, так иди, ты волен все делать не только в своих снах, но и в чужих.»

«Не всегда, на это нужно настраиваться.»

«Тебе не нужно, просто иди и все. Ты не можешь попасть в чужой сон, когда думаешь: «А вдруг не пройду», а ты не думай».

«Ладно, уговорили. Я пошел. Где она, все там же?»

«Она там, где ты ее оставил. И ты нужен ей.»

Вид Каравача в окне пришел движение, как будто дом плыл по улицам города и в несколько мгновений доставил его к трактиру Джурга. Они вбежал на второй этаж, дверь номера раскрылась просто от прикосновения….

Вокруг Торканы были разбросаны изрубленные окровавленные куски тел, но они еще продолжали шевелиться, руки тянулись к ней своими пальцами, а головы языками. Измученная девушка металась в этом кошмаре, Одрик поймал на себе ее умоляющий взгляд.

— Вы еще здесь! — Прорычал Одрик и бросился освобождать Кани от этой нечисти. Как?! Конечно огнем. В нем была такая звериная ярость, что не выпусти ее сейчас, она бы спалила его изнутри. Обрубки плоти сгорали в огненном потоке, пузырясь и вскипая, иногда их разрывало на мелкие клочки, и те начинали расползаться, Одрик топтал их как разбегающихся тараканов. На полу оставались мелкие брызги. Но стоило Одрику собрать легким вихрем остатки пепла с пола, как из впитавшихся в дощатый пол капель крови начали вырастать стебли растений. Они стремительно поднимались, и каждый нес бутон. Бутоны раскрывались в гварричиную или крысиную морду, шипели и скалились на Одрика.

— Пресветлая, да что же это?! Сколько раз мне нужно убить эту мерзость?! — И он принялся отращивать радужный меч.