Мастер Страшного суда

– Не сегодня, доктор. Я составил себе только смутное представление о происшедшем. Картина очень неясна, и к тому же… есть еще пробелы в логическом ходе событий. Я все еще не знаю, в кого направлена была первая пуля Ойгена Бишофа, и покуда я этого не знаю…

– А это когда-нибудь удастся установить?

– Может быть. Что мешает мне повторить эксперимент Ойгена Бишофа? Возможно, что я уже завтра сообщу вам вещи, которые представят ценность и для вас, барон. Больше я вам сегодня сказать не могу. Потерпите.

– Сольгруб! – крикнул доктор Горский. – Если вы говорите серьезно – а мне кажется, вы понимаете, что говорите, – если речь идет об эксперименте, то, ради Создателя, будьте осторожны, берегитесь!

– Ладно, доктор, – сказал спокойно инженер. – Вы думаете, я слепо брошусь в опасность? Я предостережен, я точно знаю, чего должен опасаться. Смотрите…

Он остановился и достал из кармана небольшой револьвер странной конструкции.

– Вот мой старый друг, спутник мой при многих ночных рекогносцировках между Кирином и Гензаном, – но теперь он мне не нужен, мы должны расстаться. Возьмите-ка его на хранение, доктор. Чудовище, притаившееся там, в квартире антиквара, – вы ведь знаете: оно не убивает, оно принуждает к самоубийству. И нет у него власти надо мною, пока я безоружен.

– Что же вы сделаете с этим чудовищем, Сольгруб?

– Его нужно уничтожить, – сказал инженер тихо и злобно. – В огонь его! Несчастная девушка, за жизнь которой борются и эту ночь врачи, пусть будет его последней жертвой.

– В огонь его! – повторил доктор. – Вы сказали: в огонь его? Если я вас правильно понял, то это чудовище…

– Э, вы, кажется, начинаете догадываться, доктор! – воскликнул инженер. – Вам для этого понадобилось достаточно времени. Нет, не человек из плоти и крови – давно умерший жив и прокрадывается в головы, но я покончу с призраком! Довольно об этом! Вы его увидите.

Мы вышли наконец на более оживленную улицу в той части города, где я мог ориентироваться. Дуговые фонари горели ярко. По обеим сторонам мостовой тянулись ряды акаций. Где-то поблизости должны были находиться казармы 73-го полка.

– Куда вы нас завели? – ворчал доктор Горский. – Мы напрасно сделали крюк, я мог бы давно быть дома.

– Я еще не собираюсь отпустить вас домой, – заметил Сольгруб. – Тут неподалеку есть кафе «Гулливер». Не разопьем ли мы еще бутылочку коньяку?

Доктор Горский, не поинтересовавшись моим мнением, отклонил это приглашение от нашего общего имени.

– Я еду домой трамваем, – заявил он. – Да, трамваем, – продолжал он, взглянув на меня. – Я не офицер и корпоративных обязанностей не несу. Можете оставаться здесь и ждать, пока не проедет случайный фиакр.

– Пустяки, пойдем со мной, – уговаривал его инженер. – Если вам посчастливится, я обещаю вам интересное знакомство. В кафе «Гулливер» бывает мой друг Пфистерер, универсальный ученый, человек с памятью Барнума, ходячая энциклопедия, и при этом танцор, живописец, гравер, артист, бармен, меццофанти, что хотите. Виртуоз в искусстве обуздывать своих кредиторов, их у него по меньшей мере пятьсот.

– Спасибо, – проворчал доктор Горский, – я не переношу длинноволосых гениев.

– Мой друг Пфистерер – из породы рыжеволосых. Это как раз тот человек, который мне нужен сегодня. Идем же вместе, мне не хочется сегодня в одиночестве возвращаться домой.

Мы вошли в кафе. Это было весьма подозрительное заведение, и наш приход произвел большое впечатление на немногочисленных гостей. Инженер был здесь, по-видимому, всем знаком – буфетчица приветствовала его любезно-снисходительным «Добрый вечер, доктор!».

Подошел хмурый кельнер и спросил, чем может служить.

– Доктор Пфистерер здесь еще? – спросил инженер.

– Как же ему уйти, – сказал кельнер, сделав жест, выразивший презрение и недоверие.

– Сколько он вам задолжал?

– Двадцать семь крон по счету.

– Вот вам двадцать семь крон и вот вам на чай, – сказал инженер. – Где доктор Пфистерер?

– Наверху, сидит в бильярдной, как всегда, и пишет.

Долговязый, тощий, рыжий человек сидел за одним из мраморных столиков. Перед ним – наполовину выпитая бутылка пива, рюмка для яиц, служившая ему чернильницей, и кипа исписанной бумаги. Очень молоденькая девушка с выкрашенными, соломенного цвета волосами молча набивала папиросы, сидя с ним рядом. На столе против него висел приколотый кнопкою грязный, убористо исписанный карандашом клочок бумаги, при ближайшем рассмотрении оказавшийся документом большого значения: «Объявление! Нижеподписавшиеся с сожалением берут обратно обвинение в краже двух иллюстрированных журналов, выдвинутое ими против доктора Пфистерера, так как сей последний пригрозил им судебным преследованием. С совершенным почтением: стол четырех».

– Вот и он, – сказал инженер. – Добрый вечер, Пфистерер.

– Здравствуй. Не мешай, – ответил рыжий, не поднимая глаз.

– Что ты сочиняешь, если позволишь узнать?

– Диссертацию для одного молодого кретина, который тянется к докторскому диплому. Кельнер, компот из груш и кофе по-турецки ՝а la Пфистерер. До одиннадцати я должен кончить.