– Такую стропильную конструкцию нам больше не найти, – сказал печально Влад Семьсот семьдесят четвертый. – Нам теперь придется прозябать в каких-нибудь сараях и пещерах.
Эхо не мог разглядеть, где были ужасковые дубы, настолько все заволокло густым дымом. Их музыка, во всяком случае, затихла. Может быть, они вовремя исчезли? Или погибли под руинами стен?
– Нам надо сейчас проститься, – сказал Влад Двенадцатый.
– Да, – подтвердила другая кожемышь. – Нам надо поискать себе другое пристанище.
– Разумеется, – согласился Эхо. – Высадите меня просто где-нибудь в городе. – Боль в затылке становилась уже невыносимой.
– Нет, – возразил Влад Двенадцатый. – Мы должны проститься здесь и сейчас. Немедленно. – И он отпустил Эхо. Сейчас его удерживала только другая кожемышь.
– Эй! Что это значит? – воскликнул Эхо.
– Этого мы и сами пока еще точно не знаем, – сказал Влад Двенадцатый.
– Вы дважды меня спасли! – крикнул Эхо. – А сейчас вы хотите, чтобы я разбился? Вы шутите?
– Мы не шутим, – ответили оба вампира в один голос.
– Но в этом нет никакого смысла! – пронзительно закричал Эхо. – Я этого не понимаю.
– Никто не понимает кожемышей, – мрачно сказал Влад Семьсот семьдесят четвертый и тоже отпустил Эхо.
– Даже кожемыши! – добавил Влад Двенадцатый.
– Никто!
– Никто!
И вампиры с шумом полетели прочь, в то время как Эхо падал в пропасть.
Но на сей раз его падение продолжалось действительно долго. Они подняли его очень высоко, почти под самые облака. Эхо без конца кувыркался, луна и ночное небо мелькали у него перед глазами. Когда он уже не мог этого выносить, он опять закрыл глаза.
Но при этом наступила не темнота, а стало светло. Вспыхнул золотой свет, который был ярче, чем в сокровищнице Айспина, и на его фоне Эхо увидел Золотую белку, которая дружески улыбалась. Он услышал также успокаивающий гул, который сопровождал его предыдущие познания.
– На сей раз мы действительно попали в затруднительное положение, – сказала белка. – Я явилась сюда, чтобы передать тебе третье познание.
– В этой суматохе я совершенно забыл о тебе, – ответил Эхо. Он вдруг стал совершенно спокойным и совершенно не ощущал свободного падения, в котором пребывал. Падал ли он вообще или нет? Ему было все равно.
– Думающие яйца испытывают особый интерес к твоей судьбе, – сказала белка. – Я чувствую это по их симпатическим вибрациям. Они лихорадочно вырабатывают стратегию, чтобы изменить все к лучшему.
– Да что ты? – воскликнул Эхо. Он заметил, что рокот был более резким, чем в последний раз. – Откуда этот интерес?
– Ты в последнее время стал весьма ценным царапкой. Самым ценным во всей Цамонии. Возможно, что твои знания будут когда-нибудь использоваться.
– В таком случае твои Думающие яйца должны поторопиться, – сказал Эхо. – Я очень скоро разобьюсь на брусчатке Следвайи.
– Об этом я буду беспокоиться только тогда, когда это будет нужно. На период твоего последнего познания время остановилось. Это делают Думающие яйца, умственно останавливая поток воздуха – или что-то наподобие этого. Ты чувствуешь воздушный поток на своей шкуре? Мощную силу земного притяжения?
– Нет.
– Вот видишь! Расслабься! Наслаждайся третьим познанием!
Эхо действительно расслабился. Рокот, издаваемый Думающими яйцами, успокаивающе отдавался в его ушах, и Эхо доверчиво отдал свою судьбу в их руки. Золотой свет и приветливый голос белки создавали приятную атмосферу. Он был готов даже замурлыкать.
– Так как же оно называется, это познание? – спросил он хладнокровно.
– На сей раз это особый вид познания. Оно не вмещается в одну фразу. Это видение.
– Видение? Чего?
– Ну для этого надо его увидеть, на то оно и видение. Пока Думающие яйца работают над корректировкой твоей судьбы. Но я не могу ничего обещать! Это всегда смесь из случайности и точности! Случайность и точность. Этого никогда невозможно знать!
– А как я получу его, мое видение? – спросил Эхо.
– Ну как? Как получают все видения. Нужно только открыть глаза, – посоветовала белка.
Эхо открыл глаза. К его удивлению, был светлый день, такой светлый, что он чуть не ослеп. Он все еще падал вниз, но что-то произошло, чего он не понимал. Замок был опять на месте! Его окутывал запах царапковой мяты! Всюду летали цветы. Чашечки красных и черных роз, маргариток и мака-самосейки, стоцвета и мирабели, подснежников и красных лилий, летних астр и плачущего сердца. Они образовывали за ним длинный след, обозначая траекторию, по которой он летел. И, наконец, он понял: он видел то, что видела ужаска в свои последние секунды, – это был путь Ицануэллы.