Мастер войны

Прямая, как стрела, аспидно-черная «тропа», начинавшаяся у самых его ног, манила вступить на нее и идти дальше, «обещая», между прочим, и то, что врата перед ним все-таки раскроются. Карл не сомневался, такие «обещания» просто так не даются, и путь откроется, если он ступит на предложенную ему дорогу. Вот только потребность идти дальше была настолько велика, стремительно обретая силу едва ли не штормовой страсти, что быть его собственным, Карла Ругера, желанием или намерением никак не могла.

«Нет, – решил он, кладя ладони на рукоять меча и кинжала и ощущая обеспокоенность своих клинков, граничащую с растерянностью. – Нет. Такие назойливые приглашения я никогда не принимал, не приму и сейчас».

Ему потребовалось изрядное усилие, чтобы сойти с проложенной для него дороги. Тело не то, чтобы сопротивлялось, но действовало как-то вяло, нехотя. Мысли двигались с трудом, как черпак кашевара в загустевшем вареве. Но стронувшись с места, возобновив свой размеренный ход, достаточно быстро обрели свободу, что свидетельствовало, между прочим, и о том, что как бы могущественно ни было колдовство, поджидавшее Карла в этом зале, власти над ним оно не имело. А магия эта, судя по всему, и впрямь была небывалая, изощренная и древняя. Такая, с которой людям давным-давно не приходилось иметь дела, но о которой запросто можно было услышать вечерней порой за кружкой пива в придорожной корчме или прочесть в старинных книгах, повествующих о делах и чудесах давно прошедших дней.

Постепенно давление чужой воли на разум и тело Карла явно ослабевало. В чем тут дело, в том ли, что магия этого места успела прокиснуть, как вино в забытой хозяевами бочке, или она и в любом случае не способна была преодолеть сопротивление Карла, он, естественно, не знал. Зато Карл чувствовал, как стремительно возвращается к нему едва не утраченная свобода. Свобода мыслить, двигаться, идти туда, куда пожелает, и делать то, что подсказывают ему собственная душа и разум, а не то, что навязывает кто-то другой. Вот только выбор у его свободной воли оказался невелик. Он мог вернуться к Деборе и Валерии или пойти посмотреть на одну из двух каменных рам, которые его фантазия отчего-то посчитала «окнами». Небогатый выбор, но, если верить интуиции, не случайный. Вот только возвращаться назад еще рано, а коли уж идти вперед, он тоже не хотел, так почему бы, действительно, не отойти в сторону и не взглянуть поближе на заинтересовавший его предмет? Ругер выбрал ту раму, что оказалась слева, сделав это, возможно, потому, что в нарушение традиции слева стояла именно Белая, а не Черная Дама.

«Окно?»

Возможно. Хотя, на самом деле, это было нечто вроде широкого резного бордюра, составлявшего единое целое с гранитной стеной и выступающего, пожалуй, на целую пядь. Однако рама, образованная этим бордюром, имела четкую прямоугольную форму – где-то метра под два в высоту и поболее метра в ширину – и не будь приподнята на четыре пяди над полом, походила бы на дверной короб.

«Окно?» – больше всего это все же напоминало великолепную каменную раму для несуществующей картины. Тогда почему же все-таки «окно»?

Карл подошел к раме почти вплотную, так что стали видны мельчайшие детали изощренного узора, покрывавшего бордюр. Он все еще напряженно пытался понять, что же это такое и каково назначение этого необязательного – если и вовсе не лишнего – элемента декора? Пространство, заключенное в раму, притягивало взгляд, но было абсолютно лишено содержания. Всего лишь участок стены из гладко отшлифованного бурого гранита. Всего лишь участок стены? Уже нет.