Мастер жестокости

– Вы правы, на записи не видно, что удлинитель полыхнул. Признаться, мне показалось странным, что в таком заведении у пациентов они в палатах вообще есть. У нас, например, в больнице, даже в терапии, не то что наркологии или психиатрии, одна розетка на этаж, и та на вахте. Но я самолично на месте изъял медную электропроводку от «пилота». Признаки аварийной работы налицо. Ну а отыскать среди массы горелых тряпок гипотетическую занавеску или, там, подушку… вряд ли возможно.

– Согласен, – кивнул Крячко, – да и возиться в копоти да грязи неохота.

Пожарный впервые проявил признаки обиды:

– Погибших нет, ущерб небольшой, имелась даже лицензия на оказание услуг в условиях круглосуточного стационара. Это к слову. К чему дело из пальца высасывать?

– Станислав Васильич, – подал голос Гуров, постукивая карандашом по монитору, – смотри-ка!

Приглядевшись к фрагменту, на который указывало острие карандаша, полковник крякнул:

– Вот это номер…

На правом предплечье тощего пациента, который стащил с себя тенниску, оставляя шарф, отчетливо виднелась хорошо знакомая татуировка – крест, розы и цитата из ВИА «Раммштайн».

Выяснив, что до ОВД полчаса неторопливым шагом, сыщики получили позволение оставить машину на охраняемой стоянке, пожелали пожарному новых творческих успехов и отправились далее. По-зимнему недолгий день потихоньку клонился к концу. Дышалось, не в пример столице, легко, белоснежные сугробы навевали разные идиллические ассоциации – Дед Мороз, Чайковский, мандарины и елка с подарками.

В свете фонарей серебрились снежинки, одни за другими вспыхивали, переливались сочными цветами огоньки и гирлянды. Улицы наполнялись народом: дети возвращались с занятий, родители – с работы, бабушки и дедушки ниоткуда не возвращались, а просто сновали по улицам по своим взрослым делам.

Приятно было вот так неторопливо пройтись по центру города, застроенному старыми, дореволюционными домами, полюбоваться на огни рекламы, порадоваться за тех, кто выводит вензеля острыми коньками по синеватому льду катка. Вокруг царила всепоглощающая умиротворенность. И снова говорить не хотелось, сыщики бо́льшую часть пути проделали молча. Среди этой идиллии не хотелось думать обо всем увиденном и услышанном, а ведь к расследованию предстояло вернуться через считаные минуты.

Вздохнув, первым начал возвращаться к реальности Станислав:

– Лева, это не доктор юрнаук, а Железная маска или Неуловимый Джо. Тот самый, который на хрен никому не нужен.

Блаженная улыбка сползла с лица Гурова, он помрачнел и угрюмо признался:

– У меня велик соблазн послать всех куда подальше. И первым – вашего пана Ректора.

Крячко недовольно заметил:

– Он всеобщий. Чтоб он со своими тайнами сам потерялся.

Гуров хмыкнул и ничего не сказал.

– Теперь и не знаю, что Лилечке сказать, – продолжал Крячко, – она за Данечку переживала. По секрету поведала, что на прощанье подарила ему своими ручками связанный шарф…

– Шарф? – переспросил Лев Иванович.

– Ну да. Зеленый.

Глава 11

Со специалистом органов опеки, которую в кулуарах звали просто Ведьмой, договорились встретиться на окраине, в частном секторе, в тупике имени Льва Толстого. Тупичок, названный в честь «зеркала русской революции», был коротким, кривым и состоял из пяти-шести избушек-развалюшек, большинство из которых были явно нежилыми. Объектом предполагаемого исследования выступала половина кирпичного дома постройки позапрошлого века. Одна половина пустовала, очевидно, после пожара с самыми трагическими последствиями. На это указывали закопченные кирпичи и заколоченные досками оконные проемы.

Тем более несуразно выглядела вторая половина дома, вся такая чистенькая, со свежей побелкой, с окнами, обведенными веселенькой голубой рамкой, с геранью на окне. На ум приходил накрашенный покойник. Ведьма-из-опеки оказалась в целом приятной на вид девахой лет под тридцать, взвинченной и скандальной.

– Это вы, стало быть, новый участковый? – спросила она с явным недоумением, выкатив на Даниила глаза и дернув щекой.

– Я, – признался Счастливый и смутился.

Он никак не мог привыкнуть к тому, что теперь вызывает у большинства женщин разочарование и (или) жалость, а тут проступало именно оскорбительное «ой-фу».

– Алена Игоревна, – представилась она.

Она смотрела на Даниила с откровенным отвращением. И ее можно было понять. Она-то строчила рапорты во все инстанции, с редким талантом описывая ужасы, происходящие на окраине райцентра, не последнего в Подмосковье. Она вправе была ожидать прибытия ну хотя бы детского омбудсмена. А приковылял хромой участковый, да к тому же доходяга, воняющий медикаментами и, как определила она натренированным носом, разнообразным алкоголем, лишь недавно выведенным из организма. Отощавший – явно от бесконечных промываний, – с осунувшимся лицом и с подернутыми сединой рыжими волосами. К тому же его отчетливо лихорадило, в связи с чем он, несмотря на теплую погоду, по самые глаза был замотан зеленым шерстяным шарфом, даже на вид кусачим. Он очень не нравился Ведьме.

– Приятно познакомиться, – солгал Даниил и покраснел.