Мастеровой-3. Революция

Брусилов, поклонившись, удалился. По пути через Дворцовую думал о словах царя. В том, что Федор жив, нет уверенности. Отсутствие останков и возникшие внезапно чертежи вроде бы вселяют оптимизм, но отнюдь не доказательство. Там, на поле боя, перепаханном 305-миллиметровыми фугасами, находили фарш из человеческих тел. Многих хоронили неопознанными. Только пластунов отпели как положено — они сгинули от пуль.

Сам Брусилов желал самого хорошего, только вот как поставить свечку князю — за здравие или за упокой? Лучше уж за здравие. Пусть живет тихонько, ладит новые «Фальконы». Больно здорово у него выходит.

* * *

Поезд остановился у Гермеринга. Проводники объявили: дальше не пойдет. В чем причина — город ли оцеплен, иль разобраны пути, пассажирам не сказали. Только развели руками в ответ на вопросы недовольных.

Федор выбрался на перрон и прислушался. Шипел пар, исходящий из локомотива, о чем-то спорили грузчики. А издалека, на пределе слышимости, доносился звук стрельбы. Со стороны Мюнхена.

Извозчики заламывали безбожные цены, а доставить в город отказались наотрез — за любые деньги. Лишь один обрюзгший бюргер согласился отвезти во Фрайзинг. Дорога в одну сторону получалась свыше трех десятков километров. Бюргер заломил двести марок — месячный заработок рабочего на заводе в Гамбурген, и не уступал ни пфеннига. С неохотой согласившись, Федор лишь потребовал рассказать, что здесь происходит. Бросив саквояж с вещами на сиденье, сам забрался на облучок.

Поехали. Лошади плелись шагом, что неудивительно. После такой дороги им придется сутки отдыхать. Лошадь — не такая выносливая скотина, как человек.

— Как тебя зовут? — спросил Федор бюргера.

— А тебе на что? — тот насторожился. — Ну, Ханс.

— Так скажи мне, Ханс, что тут в Мюнхене творится?

— Известно что, — кучер сплюнул сквозь зубы. — Там бастуют и бунтуют. И еще стреляют.

Говорил он со швабским акцентом, глотая некоторые буквы, понимать его было непросто.

— Отчего стрельба?

— Из Берлину войск нагнали. Те пуляют по бунтовщикам — из винтовок, пушек. Те в ответ, кого не поубивало, бьют в берлинских из пулеметов.

— И откуда взяли?

— Хрен их знает. Говорят, французские. Стало быть, лягушатники подбросили.

— Как вам тут живется?

— То не жизнь, а шайзе! Дед рассказывал, что до империи не было никаких мобилизаций. Ни в войне с французами, ни с русскими. Жили себе королевством. Пруссия — на севере, а Швейцария на юге. Король Людвиг музыку писал. Больше ста лет мира! Когда эта дерьмовая Пруссия с Австрией воевала — и то по домам сидели. А теперь… Тьфу на пруссаков! Прикатили бы бить людей из пушек.

— А французы?

— Не люблю их. Тоже шайзе. Но они сюда не лезут, как и мы — к ним. Мы баварцы, это пруссакам вечно что-то надо. Пусть тогда воюют сами.

— Ты одним извозом промышляешь?

— Нет. Садик есть и виноградник. Тепло здесь летом и красиво. Чуть южнее — горы, Альпы. Какого беса воевать? Мне и дома хорошо.

Беседа вышла не слишком содержательной. На первой долгой остановке, пока Ханс поил лошадей, Федор перебрался в кузов экипажа. Когда тронулись, попробовал дремать, покачиваясь на сиденье в такт колебаниям повозки. Уснуть не удалось. Голову сверлила мысль: выгоден ли России местный сепаратизм?

Если от Пруссии вновь отделится Бавария и другие бывшие королевства, низведенные до княжеств, управляемых семьями магов, Германия ослабнет и не будет более противовесом Франции. И что тогда?

— Друг! В твоей истории России часто приходилось воевать с французами? — спросил напарника. И услышал вздох.

— Не слишком-то хорошо я учил историю… Посчитаем. Против Наполеона — раз. Потом Крымская война, ее Россия проиграла вдрызг. Это два. Затем началась Первая мировая, немного похожая на ту, что происходит в этом мире. Но здесь немцы воюют с русскими и лягушатниками попеременно, и потому успешнее. Когда в России власть взяли большевики, французы послали против них экспедиционный корпус. Три. Не против русских вообще, а лишь гонять большевиков. Предлог — восстановление законной власти. Затем была Вторая мировая. Французы воевали против Гитлера, но тот разбил их за несколько недель. Германские войска вошли в Париж, и Франция стала их союзником. Французские ушлепки обороняли Берлин от русской армии, когда та штурмовала город. Правда, безуспешно. Часть лягушатников, правда, против немцев воевала. Отметились везде.

— А после?

— С нами — нет, не воевали, но лезли во все дырки. В девяносто девятом бомбили Сербию, пидарасы. Авиационный полк «Нормандия-Неман», мать их…

— Все французы — пидарасы?

— Не подкалывай. Не все, конечно, как и здесь. Маркиз де Пре мужик отличный. Не будь его, схарчил бы Юлию Игнатьев. Я как чувствовал, сперва в Сюрте советовал тебе ее послать. Ну, что мы приуныли?

— Скучаю.

— Я — тоже, твоими чувствами подпитываюсь. Радуюсь, когда ты радуешься.

— Подглядываешь за нами в постели, негодяй!

— Испытываю те же ощущения, что и ты. Неужели тебе жалко?