Мастеровой-3. Революция

Федор прислушался к своим ощущениям. Внизу живота и в паху — опустошенность. Не беда, достаточно впрыснуть туда крошку магии, меньше, чем он потратил на лечение простуды после ночевки в лесу под Вюнненбергом, и сил будет столько, что снова ворвется в комнату Юлии, срывая на ходу полицейский китель, и еще раз «накажет» по полной. А потом еще раз, без перерыва… Нет! Она — не Осененная. Силы ограничены, не больше чем у обычной женщины. Нельзя требовать невозможного. И так показала чудеса сексуальности, намного превосходя себя прежнюю. Наверно, начиталась фривольных французских книжек, а не только «Шерлока Холмса».

Приблизилось тарахтенье автомотора, скрип тормозов, скрежет переключаемой на нейтраль передачи. Хлопнула дверца, Федор услышал за забором голос Троцкого, отдающего распоряжения шоферу.

Встречаться с ним сегодня не хотелось. Надо бы, но это — долгий разговор. Душа его желала другого, и не только лишь душа.

Он торопливо вернулся в комнату, где услышал:

— Быстрее же обними меня! Не представляешь, как одиноко на широченной кровати в Ритце.

Юлия набросилась на него, словно и не было недавних часов страсти. Обвила руками, опрокинула на спину. Пальцы, увенчанные аккуратными, но острыми коготками, вцепились в грудь Федора, ногти причинили боль, впрочем — приятную. Входя в экстаз, запрокинула голову, застонала! Задрожала всем телом.

На миг ему показалось, что клыки ее больше обычного. Или это просто наваждение от хищного поведения подруги? Нет, потом рассмотрев, успокоился: нормальные. Привидится же…

Следующий этап наслаждения отложился из-за стука в дверь.

— Лежи, майне либе полицай, — шепнула Юлия. — Это наш охранник.

Она надела халат на голое тело и отбросила щеколду. Вошел Вольфганг. С коммунистическим приветом в комнату проникли: печеная свиная рулька, картофельные кнедли, куски альпийского сыра, ранние овощи, душистый хлеб и здоровенная бутыль с пивом. Посыльный спросил: не нужно ли что-то еще? Сдачу не вернул и, судя по всему, остался тем доволен. Вряд ли его заработок будет пожертвован на мировую пролетарскую революцию.

Юлия расставила корзинки и подносы прямо на кровати и, поджав ноги по-турецки, принялась есть руками, подавая Федору пример. Баварская кухня — крестьянская по своей сути, блюда сытные и без претензий, поэтому располагает именно к простому поглощению пищи, без лишних церемоний. Без дюжины ножей и вилок, а также отставленного мизинчика.

Федор с удовольствием присоединился. Отведав пива, выдал единственную претензию: гитары нет, а то бы спел.

— Знаешь… Ты пел мне, когда был далеко. Я закрывала глаза, представляла твое лицо и буквально наяву слышала: «Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала…»

— Правда?

— Да! А еще: у нас дома детей мал-мала. Хоть, на самом деле, пока не одного.

— Будут… — Федор вдруг подпрыгнул, опрокинув бутыль с пивом, и едва успел ее поймать. — Я же не пел тебе «Чайф»? Откуда…

— Понятия не имею. Может, мурлыкал под нос, мне и запомнилось.

С каждым часом она все больше удивляла.

— Наверное…

— Я сейчас дам тебе полотенце. Вытри жирные руки от рульки, обними меня и спой. Без гитары.

Петь в голос сидя, поджав ноги и на очень сытый желудок, было немного неловко. Он сдвинул остатки провизии на край ложа, привлек Юлию к себе и начал, больше шепотом, чем в голос:

Я уеду, уеду, уеду.Не держи ради Бога меня.По гусарскому звонкому следу,Оседлав вороного коня[1]…

Она дослушала, практически не шевелясь. Едва дышала. Не наградив поцелуем по окончании, решительно отстранилась и заглянула Федору в глаза:

— Не уедешь. Не отпущу. Никогда. Ни на какую революцию, ни на какую войну. Ни к бабам, ни к мужикам. Хватит! Я слишком много страдала, пока ты был далеко.

Женские пальцы сжали его колено. Властно, требовательно.

— Хорошо! — Федор нежно прикоснулся к ее щеке.

— Ты идиот? — первый раз за весь восхитительный день прорезался Друг. — Добровольно подписался на пожизненное лишение свободы.

В ответ получил только раздраженное «отстань».

А на коридоре послышались шаги, раздались голоса двух мужчин.

— Они здесь, — отчитался привратник.

— Герр Клаус! Сударыня! Незамедлительно нужно с вами поговорить, — потребовал Троцкий.

— Не отвечай! Успеется, — упредила Юлия.

— Денег будет просить? — усмехнулся Федор.

Говорили они тихо, притворяясь, что в комнате никого нет или все спят. Хотя и так все очевидно.

«Политическая проститутка» ушел, предложив зайти к нему при первой возможности.

— Просил, — сообщила Юлия. — Полмиллиона франков на оружие. Я не дала.

— Почему?

— Потому что в газетах писали — он с Либкнехтом устроил митинг, провозгласили продолжение революции в Баварии, теперь — против заводчиков, юнкеров, банкиров и прочих угнетателей рабочего класса и трудового крестьянства. А еще писали, что, если Бавария ослабнет в результате внутреннего хаоса, Пруссия немедленно воспользуется и присоединит ее назад, а народ уже повторно не поднимется. Люди устают от беспорядков и безвластия. Я б снабдила их оружием — они б сгубили бы все. Не за это ты боролся.

— Умница! Деньги в целости?

— Не совсем. Ты велел их мне потратить…