Мы проговорили до рассвета об одиночестве, разочаровании, череде несчастий — обо всем, что окружало нас до встречи с Жаном. И что в итоге? Вопреки его сомнительным методам, непомерной гордыне, произволу и отчасти безумию — ведь только безумец может верить, что способен наделить счастьем всякого, к кому прикоснется, что имеет право плести чужие судьбы, только сумасшедший мнит себя равным Богу, — ну так вот, вопреки своему помешательству Жан сумел нам помочь. И мне. И Мариэтте. С очевидностью не поспоришь.
Помог не тем, что укротил Зебрански или принудил помогать Робертсона, это всего лишь частности. Он сумел добраться до нашего самосознания, расшевелить его, оживить. И хотя мы с Мариэттой попали в странную историю, ни я, ни она не хотели вернуться в
— Как ни удивительно, но у меня нет ни злобы, ни обиды, — заключила Мариэтта, когда солнышко защекотало нас своими первыми лучами. — Я даже думаю, что он искренне хотел вернуть мне радость жизни, на самом деле верил в свое призвание спасать людей. И в моем случае преуспел даже больше, чем хотел. А вот кто меня немного заботит, так это Зебрански. Будем надеяться, его не слишком запугали. Но если взглянуть с другой стороны — опять же сплошной позитив: парень взялся за ум и, похоже, прилично окончит год. Господи, Милли! Мне кажется, я готова оправдать всех и вся! А главное, я ни о чем не жалею. Мы ведь с тобой все выяснили? И я счастлива, что я здесь, и довольна, что послала мужа куда подальше. У меня теперь новая жизнь! Кто теперь скажет, что я дура, овца или тряпка?
— Честно говоря, и мне не за что сердиться на мистера Майка. Он все подстроил, но встречу с китайцами я провела без посторонней помощи. Не виню его и за обращение с Сандрой, по сути, ну грубо пошутил, с кем не бывает, а сама Сандра та еще сучка. Скажешь, я рассуждаю предвзято? Позволяю симпатиям обманывать себя? Да нет же, говорю так, как есть. А что касается Жана, то я действительно его использовала, ну и что? Почему я теперь не могу его судить? Не уверена! Впрочем, что ни делается, все к лучшему, не понимаю только, откуда в нем столько жесткости, столько злобы. Да, у меня не было амнезии, но мне жилось так паршиво… Растерянная, подавленная, я нуждалась в чьей-то помощи, в его помощи. А он в итоге открестился от меня.
— Есть два Жана… Первый — чуткий и благородный, второй — бесчувственный психопат, теряющий разум, как только ситуация выходит из-под его контроля.
— Я потому и переживаю за него, Мариэтта. Человек не в ладу с собой и, соответственно, не может быть счастливым. Мне даже кажется, я немного ему сочувствую.
Она ласково мне улыбнулась:
— Ты быстро учишься, Милли. Иной раз прожитый год идет за два, не так ли?
Мариэтта пригласила меня пожить у нее, как только муж соберет вещички. Без денег и без работы в этой квартире я не смогу оставаться. Нужно опять искать себе какое-нибудь занятие, но как ни странно, на этот раз я не психовала. Возьму тайм-аут, немного отдохну, буду просто жить. У меня проснулся аппетит, появился вкус к жизни, о котором я давным-давно позабыла. Как любил говорить Жан, главное — это стремление. Ну что же, будем стремиться, а всё остальное приложится!
Через день Шарль уехал. Они с Мариэттой объяснили мальчикам, что отец должен всерьез заняться делами — предвыборная кампания, как обычно, подкралась незаметно.
Мариэтта приехала за мной и моими коробками, а я уже знала: это будет последнее испытание. Мне придется жить рядом с близнецами, мальчиками примерно одного возраста с моими погибшими братьями.
И еще я знала, что справлюсь. Когда Макс и Тома появились в коридоре «Мастерской», я впервые победила неоправданное чувство вины и приняла все так, как оно и было на самом деле. Пожар — случайность. Ужасная случайность.
Мальчиков не слишком огорчил отъезд отца, и мое появление в доме не напрягло. Они продолжали жить своей обычной подростковой жизнью.
А мы с Мариэттой каждый вечер после ее возвращения из коллежа наладились решать мировые проблемы. Основной темой была, конечно же, «Мастерская». Мы с удовольствием склоняли на разные лады бессердечного Жана, представляя себе ужасные последствия его методов и одновременно стараясь изобрести нечто, что положило бы конец его опасным экспериментам над людьми.
Еще вспоминали мужчин и женщин, с которыми встречались в «Мастерской», на лекциях Мариэтты, в кабинете Сильви. О жизнях, вошедших в новую колею, о лицах со следами прошлых бед и печалей. Жан летел на помощь всякому — богатому и бедному, красавчику и уродине, юнцу и старику, гею и натуралу — всем изжеванным этой жизнью, которых роднили между собой лишь проблемы и душевные раны, которые он надеялся залатать. Нас швыряло из одной крайности в другую, и мы не могли сообразить, чего все-таки больше от деятельности Жана — пользы или вреда.