Мастерская чудес

Показал им свои ступеньки, и сумку, и синий плед. Здесь, Зельда, я жил до «Мастерской», сюда и вернулся. Сижу, наблюдаю с утра до ночи, что вокруг происходит, смотрю на мужиков, дамочек, собак, облака, как воробьи дерутся, как бумажки по асфальту летают, как вода по стоку журчит, машины всякие едут, колеса велосипедов крутятся, на служащих, что покурить вышли, на ребятенка, которого мамаша за руку тянет, на голубя, который возьмет да и сходит по большому. А еще, Малютка — Зельда или Милли, какая пес разница, — я хочу попросить у тебя прощения, потому как все было обманкой — работа, зарплата, кров, уважение, а всамделишным было то, что я взаправду думал, что тебе помогаю. Может, по глупости своей думал, из трусости, слабости, не знаю, короче. Но ходил я за тобой как нянька, тенью твоей стал, хотел защитить, хотел как лучше. Дубина стоеросовая! Но теперь я все бросил, «Мастерскую», Жана с его мелкими подставами и большой тайной. Ты не знаешь, Малютка, у Жана, по правде, тоже есть свой секрет. И он тоже несет свой крест, и нас, Малютка, такой крест, может быть, даже расплющил. А теперь, когда мы уже больше не ряженые, когда карты открыты, нам и скрывать друг от друга нечего. И теперь если я покину этот подъезд, а я его непременно покину, только не знаю, когда и как это случится, то клянусь тебе, без всякого театра и притворства, просто уйду в один прекрасный день, уйду, подняв гордо голову.

Мариэтта отошла на шаг в сторону. Малютка бровки нахмурила.

— О каком кресте ты говоришь? — шепотом спросила она.

— О причинах говорю. Главных причинах. Откуда, так сказать, ноги растут. Жан, он привязался к тебе, Малютка, потому и гнул под себя, во всяком случае, пытался. А «Мастерскую» он затеял, потому как за жену себя винил, чувствовал себя виноватым в ее смерти. Вот оно как, Малютка. Не сама же машина поскользнулась на льду, или я не знаю, как там оно было, не жена же толканула ее на дерево. За рулем-то Жан сидел, они поругались, вот он и психанул. В итоге — она погибла, а ему хоть бы хны. Вот какая вышла история: Жан Харт убил женщину всей своей жизни и с тех пор старается расплатиться по счетам.

— Так вот почему он попросил меня перевезти вас, Милли, — задумчиво сказала Мариэтта. — А речь, к которой он готовился, была выдумкой, предлогом. А ведь что-то в этом есть, Жан никогда не садится за руль, всегда ищет, кто бы поработал шофером. Мистер Майк, а откуда вы все это узнали?

— Сам допер. В последний вечер, после того, как мы с ним у Зельды побывали. Сперва, конечно, заметил, что водить он умеет, а сам не водит ни хрена. Потом насторожила эта его готовность лететь на всех парах ближнему на помощь и кайф, который он с этого ловит. И покой, приход как у наркомана, когда он, это самое, уже напомогался. Видал я уже таких! Были у нас офицеры: сначала примут дерьмовое решение, пошлют солдат на мины или в засаду приведут, а потом знай маются, суетятся, спасают всех, кто под руку попадется. А как стал Жан на Малютку за вранье орать, тут мне вообще все ясно стало. Пазлы в картинку сложились.

— Да я-то какое отношение имею к его проблемам? — удивилась Зельда.

— Ты на Элизу похожа, на его жену. Я ее фотки видел. Такой же носик, конопушки, фигура. Замечал, что он по-особому к тебе относится, но не догонял, почему. А в тот вечер понял. Ты стала для него как будто новой Элизой. Надеждой на прощение грехов.

— Да, Жан тебя полюбил, — согласилась со мной Мариэтта. — До такой степени, что мне казалось, ты его приворожила, а причиной всему оказывается невроз.

Малютка, конечно, разволновалась.

— Я чувствовала, что он постоянно на меня смотрит… Но убедила себя, что это мне кажется. Испугалась, вдруг у меня мания преследования развивается…

— В тот вечер мы с Жаном припухали у него в кабинете, — продолжал рассказывать я. — В «Мастерской» ни души, только я и он. Я и сказал ему, что все понял. Что он был несправедлив к тебе, Малютка, и что ты не обязана расплачиваться за его собственные грехи. Ты же не сделала ничего плохого, никого не кинула. Хотела двигаться дальше. Жить хотела, вот и все. Поглядела бы ты на него, Малютка, после моих слов! Потемнел весь, как земля в Каписе. Глаза выпучил, рукой за сердце хватается. А какими словами он про свое горе рассказывал! Я не говорю, что из-за этого ему теперь все дозволено. Я вот ничего ему не забыл. Вел он себя отстойно. Манипулировал Мариэттой. У тебя отнял все, что ты построила. И все же… Мне его жалко стало, подумал: он старается залечить чужие раны, а у самого-то все швы разошлись.

— Следуй он своим собственным советам, какие раздает с такой убежденностью, ему стало бы легче, — вздохнула Мариэтта. — Но тогда ему пришлось бы смириться, что он такой же человек, как все остальные, а не всемогущий Господь Бог.

— Все мы совершаем одну и ту же ошибку: бегаем от своих фобий, а не ищем, как с ними подружиться, — сказала Малютка и улыбнулась грустно и ласково.