Мастерская кукол

Привратник открыл перед ними дверь, почтительно поклонился и знаком показал, что они могут пройти, минуя очередь. Пока они поднимались по мраморной лестнице, Луис чуть сильнее сжал ее локоть, и Айрис неожиданно почувствовала желание. Перед глазами промелькнула картина, заставившая ее порозоветь. Словно наяву Айрис увидела, как ее губы, плотно обхватив напряженный член Луиса, быстро движутся вверх и вниз и он едва сдерживает крик наслаждения.

Не удержавшись, она негромко хихикнула, и Луис удивленно посмотрел на нее, но ничего не сказал. На ходу он то и дело раскланивался с какими-то людьми, приподнимал в знак приветствия шляпу (еще один подарок Милле), и Айрис заметила в его волосах несколько засохших капель голубой краски. Время от времени Луис шепотом называл ей имена людей, с которыми здоровался.

– Это Браун, я слышал, о его «Чосере»44 очень хорошо отзываются. А это Истлейк… и леди Истлейк. Это Лейтон… А вон тот тип – сам Рейнольдс…

В залах Академии стоял неумолчный гул множества голосов, а плотный табачный дым плыл под потолком подобно грозовой туче. Луис тоже достал из кармана трубку и крепко сжал зубами мундштук, но зажигать не стал. Когда они вошли в первый зал, он остановился и обвел взглядом стены – сначала на уровне глаз, потом выше и ниже. Айрис попыталась проделать то же самое, но не смогла – у нее буквально разбегались глаза. Представляя себе этот день, она думала, что картины будут висеть на стенах ровными рядами, но то, что она видела сейчас, больше всего напоминало хаос – великолепный и прекрасный хаос. Стены демонстрационного зала напоминали лоскутное одеяло, состоящее из заключенных в золоченые рамы картин самых разных размеров и форм – прямоугольных, квадратных, овальных и с закругленным верхом. Картины висели чуть не вплотную одна к другой – от пола до потолка, который один оставался свободным. Айрис и вообразить не могла, сколько кропотливого труда, вдохновения и бессонных ночей вмещает эта комната – быть может, несколько десятилетий или даже столетий. Попытавшись сосредоточиться на картине, изображавшей ручей в Шотландии, она никак не могла отделаться от мыслей о том, какими красками пользовался автор, как он накладывал их на холст, какую технику использовал. Да, в этом зале были собраны не только труд и вдохновение, но и работа мысли, которая скрывалась за каждым холстом, как за циферблатом часов скрывается сложный и тонкий механизм.

– Ее здесь нет, – сказал Луис напряженным голосом и потащил Айрис в следующий зал.

Пока они пробирались сквозь толпу, Айрис слегка приподняла юбки, чтобы на них кто-нибудь не наступил, а сама с любопытством оглядывалась по сторонам. Зрители внимательно рассматривали полотна, указывали друг другу на какие-то заинтересовавшие их детали, смеялись, задумчиво покачивали головами. Казалось, сегодня здесь собрался весь Лондон, чтобы обсудить новые картины и вынести приговор, но она знала, что это не так. На предварительный просмотр приглашали только специалистов-критиков и авторов.

– Как ты думаешь, сколько здесь может быть картин? – спросила она.

– Что-что?.. – переспросил Луис, и Айрис повторила вопрос. – Не знаю. Больше тысячи, наверное. Но где же она?!..

– Да вот же! Смотри! – Она потянула его за рукав, и Луис, повернувшись, двинулся в указанном направлении.

Его картина висела на стене Западного зала на лучшем месте – прямо по центру, на высоте человеческого взгляда. Ее яркие краски буквально светились на фоне темно-коричневых тонов остальных полотен.

А на картине…

На картине была она, Айрис. На глазах у всего мира. Луис запечатлел ее в цвете, окружил прямоугольником золотой рамы и… вдохнул в нее жизнь. Вот она, замершая на мгновение – и на века.

Как же все-таки здорово он ее написал!

Прошел почти месяц с тех пор, как Айрис видела картину в последний раз. Леди Гижмар в своей темнице стояла, повернувшись в полуанфас к зрителям. Одна рука была свободно опущена вдоль тела, другая, чуть приподнятая, указывала на пролетающую за решеткой окна голубку с зеленой ветвью в клюве. Сейчас, глядя на картину, Айрис спросила себя, как она могла сомневаться в том, что Луис ее любит? В каждом его мазке, в каждой линии сквозили такие безграничные нежность и любовь, что ей стало жарко. Это не просто картина, поняла Айрис. Это – признание.

– Плющ… – пробормотал Луис и, отступив на полшага назад, слегка нахмурился. – Надо было прописать листья порезче.

– Какая разница? Главное, что твоя картина висит на лучшем месте, – шепнула ему Айрис.

В зале по-прежнему стоял гул голосов, но Айрис казалось, что зрители благоговейно замерли, любуясь работой Луиса. Он запомнит этот миг навсегда, подумалось ей. И я тоже.

– Да, ты права… – ответил Луис и шумно выдохнул. – И не только она… – Он показал чуть левее. – Смотри, «Возвращение голубя в ковчег» тоже поместили на уровне взгляда, а «Мариану» – чуть ниже, но тоже хорошо..