Мастерская кукол

В этот момент Сайлас вынырнул из облака густого сигарного и трубочного дыма и – он не мог поверить собственным глазам! – увидел ее. Айрис была здесь, в зале, но только не в толпе, а на стене. Картина!.. Задохнувшись от волнения, Сайлас стал пробираться вперед, толкнув по дороге какого-то толстяка, который довольно грубо его обругал («От такого слышу, сэр!»), но ничто, ничто не могло его остановить. Вот он уже у самой картины – стоит, жадно впитывая взглядом дорогой образ.

Да, это Айрис. Такая же, как в жизни. Неподвижная, схваченная на середине жеста, и в то же время – настоящая. Ему казалось, он может влезть в раму и присоединиться к ней на холсте, почувствовать теплую пульсацию ее нежной шеи, ощутить прохладный шелк руки, которой она коснется его щеки. Взгляд Айрис, немного испуганный и в то же время исполненный надежды, был устремлен прямо на него, а в рыжих волосах сверкала тонкая золотая корона. Значит, Луис написал ее в образе королевы… Что ж, интуиция у этого парня работает как надо, этого у него не отнимешь.

Краем глаза Сайлас наблюдал за большой группой мужчин, которые, как и он, восхищались картиной, и в груди его разгорался гнев. Они недостойны смотреть на Айрис. Они не имеют права любоваться ее полными, чуть выпяченными губами, широко расставленными глазами и изящным изгибом деформированной ключицы. Айрис принадлежит только ему. Ему. Она – его королева!

Когда толпа перед картиной немного поредела, Сайлас обратил внимание на интерьер, в котором художник изобразил Айрис. Он отметил и решетку на окне, и тоскливое выражение ее лица, и птицу, к которой она протягивала руку. Постойте, постойте!.. Разве это не та самая голубка, которую он продал художнику? Так и есть, тут не может быть никаких сомнении. А как выписано каждое перышко, каждая пушинка! Глядя на нее, было совсем нетрудно представить, что птица только что выпорхнула из нарисованной темницы. Но разве сумел бы Луис так нарисовать голубку, если бы он продал ему негодное чучело, с гордостью подумал Сайлас.

Приблизившись к стене еще на шаг, он прочел подпись под картиной.

«Воз-люб-лен-ная Гиж-ма-ра в тем-ни-це… Как жи-знь пус-та – он не при-дет». – и еще несколько слов, которые он не разобрал, но этого и не требовалось. Его воображение заработало на полную катушку, и Сайлас осознал – осознал с чувством облегчения и признательности, – что Айрис дает ему третий знак. Наконец-то ему стало ясно, что́ он должен сделать, чтобы удостоиться ее благодарного взгляда, чтобы сделать ее своей, чтобы развлечь Айрис и раз навсегда стереть с ее лица печаль.

Радость нахлынула на него. Все его существо переполнялось пьянящим восторгом и трепетом, которое Сайлас не решался назвать и которое хотел бы навсегда сохранить в себе, если бы мог. То, что он испытывал, было куда лучше, чем бежать за Флик по лугам Стаффордшира, лучше, чем наткнуться на череп барана с круто изогнутыми рогами, лучше, чем наконец-то получить возможность беспрепятственно целовать Флик в губы и знать, что отныне она принадлежит только ему одному.

Итак, решено. Он освободит Айрис, чего бы это ни стоило.

Успех

– Дорогой, – сказала Айрис, потянув Луиса за руку, – что случилось? Ей-богу, ты двигаешься медленнее, чем Джинивер. На выставке хватает интересных вещей. В конце концов, не так уж важно, на какое место повесили твою картину.

– Ладно, идем. Главное, сохранять достоинство, – отозвался Луис, но тут же рассмеялся и двинулся дальше чуть ли не вприпрыжку. – Думаю, для меня не будет слишком большим сюрпризом, если мою картину засунули куда-нибудь в темный уголок, как было в прошлом году с хантовским «Риенци»43. В конце концов, я это предвидел.

Огромное, почерневшее от копоти здание Королевской академии на Трафальгарской площади высилось прямо перед ними. У входа собралась небольшая толпа мужчин в черных цилиндрах, над которыми поднималось голубоватое облачко табачного дыма. Легкий ветерок рвал дым в клочья, но мужчины стояли неколебимо и твердо, словно черпая силу в тяжелой неподвижности здания у себя за спиной. Казалось, даже самое сильное землетрясение не в силах пошатнуть и самую тонкую из его колонн. Академия была незыблема, как скала. Глядя на ее толстые каменные стены, Айрис вспомнила свой рисунок и подумала, что Джинивер вмешалась очень своевременно. Кто бы мог подумать, что простая вомбата способна стать орудием Провидения! Сейчас Айрис была рада, что не смогла выставить свою «Античную руку» – все-таки рисунок был еще слишком сырым, незрелым. В следующем году, думала она, все будет по-другому. Чтобы ее дебют состоялся, она должна написать безупречную картину – такую, которая сразу же привлечет к себе внимание. Не последнюю роль играл и размер: Айрис уже решила, что ее полотно будет как минимум пяти футов в высоту. Чем больше места будет занимать картина, тем выше вероятность, что ее заметят.