Мастодония

«Думают напасть, не иначе, – решила Джилл, – как на Джейсона».

И, решив, что лучший способ защиты – нападение, она смело шагнула к розово-красному кубоиду. Пока она шла, с его передней поверхности стерлись все уравнения и даже кошмарная канитель графика. Поверхность стала совершенно пустой, ровного розово-красного цвета.

Джилл подошла к кубоиду вплотную. Подняла голову и разглядела в нескольких футах над собой его вершину. Передняя плоскость кубоида оставалась пустой. Все остальные кубоиды, собравшиеся неподалеку, не двигались. Замерли и значки, и графики на их поверхности.

Несколько мгновений ничего не происходило. И вдруг… на передней плоскости розово-красного кубоида стало появляться что-то новое. Рисунок был ярко-золотой, какой-то радостный.

Линии возникали неуверенно – так рисовал бы маленький ребенок, рука которого еще не окрепла…

Сначала ближе к верху плоскости нарисовался треугольник – равносторонний, вершиной вниз. Затем к нему примкнул другой треугольник – побольше, вершиной вверх. Потом, после некоторого раздумья, на рисунке появились две параллельные прямые, выходящие из основания нижнего треугольника.

Джилл смотрела на рисунок, не веря своим глазам, и наконец у нее вырвалось:

– Но… это же… я! Верхний треугольник – голова, нижний – туловище, тело, одетое в платье, а две палочки – ноги!

Затем с правой стороны от рисунка возникла извилистая загогулина и пять точек.

– Это знак вопроса? – спросила Джилл неизвестно кого. И решила: – Да, это знак вопроса. Они спрашивают меня, что я такое!

«Вот-вот, – сказал Шептун внутри ее сознания. – Тебе удалось привлечь их внимание. А теперь моя очередь…»

Глава 42

В кабинете кардинала горели свечи, но все равно было темно. Темнота, казалось, пожирала слабый свет свечей. Причудливые очертания мебели напоминали фантастических чудовищ – не то дремлющих, не то приготовившихся к прыжку. У двери, расставив ноги, застыл робот-охранник. Кардинал восседал на высоком стуле с прямой спинкой, закутавшись в лиловую мантию.

– Доктор Теннисон… – сказал он. – За все время вашего пребывания в Ватикане вы впервые удостоили меня своим посещением.

– Я знаю, как вы заняты, ваше преосвященство, – сказал Теннисон. – И потом, до сих пор в этом не было необходимости.

– Сейчас такая необходимость возникла?

– Думаю, да.

– Вы пришли ко мне в трудное время. Такого трудного времени в Ватикане еще не бывало. Это глупцы…

– Именно поэтому я и пришел к вам, – решительно оборвал кардинала Теннисон. – Джилл…

– От человека, – продолжил кардинал, словно не обратив внимания на то, что его прервали, – еще можно было ожидать такого. Люди эмоциональны. Слишком эмоциональны. Порой мне кажется, что вам недостает здравого смысла. От роботов я такого не ожидал. Мы – народ уравновешенный, порой даже флегматичный. Да наверное, и вы бы не подумали, что роботы способны довести себя до такой истерии. Прошу простить. Вы хотели поговорить о Джилл?

– Да, хотел.

– Джилл, доктор Теннисон, – самая лучшая из всех людей, с кем мне когда-либо довелось встречаться. Она, можно сказать, породнилась с нами. Ей интересны мы, ей интересен Ватикан. Вы, конечно, знаете, как упорно она трудится.

– Безусловно.

– Когда она пришла к нам впервые, – продолжил кардинал, – ее интерес к нам был более чем поверхностный. Она хотела написать о нас, но, как вам известно, мы не могли этого позволить. Некоторое время я считал, что ей следует улететь отсюда первым же рейсом. Но мне этого не хотелось, потому что уже тогда, задолго до того, как убедился в этом сам, я догадывался, какой она талантливый и преданный делу историк – именно такой, какой нужен и какого мы никак не могли разыскать. Джилл хотела написать нашу историю для других, а теперь пишет для нас. И все мы счастливы. Вам, наверное, кажется странным, что нам понадобилась собственная история?

– Нет, почему же, – пожал плечами Теннисон. – Я, конечно, не психолог, но думаю, что она нужна вам потому, что вы проделали работу, которой не без основания гордитесь.

– Да, – кивнул кардинал. – Нам есть чем гордиться.

– Ну и вам, естественно, хочется, чтобы проделанный вами путь не был предан забвению. И чтобы через миллион лет представители самых разных форм жизни узнали о том, что вы жили здесь, а может быть, и до сих пор живете, если, конечно, вы просуществуете миллион лет.

– Просуществуем, – кивнул кардинал. – Если не я, то другие роботы, мои соратники, будут здесь и через миллион лет. Ватикан будет здесь. Ведь известно, что на Земле тысячелетиями существовали корпорации, основатели которых давным-давно умерли. Эти корпорации существовали потому, что представляли собой идеи, воплощенные в материальной форме. Ватикан, конечно, не корпорация в прямом смысле слова, но он – идея, облеченная в материальную форму. Он выживет. Он может подвергнуться изменениям, у него могут быть взлеты и падения, эволюции и кризисы, но идея не умрет. Идея будет жить. Идеи, доктор Теннисон, не так просто убить.