Мать Иоанна от ангелов

Внезапно он вздрогнул от омерзения, вспомнив все, что было потом. Но одновременно сердце пронзила острая боль при мысли о страданиях этого хилого тела и этой светлой души. Мог ли он надеяться на победу над сатаной, над могучим сатаной? Но что сказал отец Брым? Быть может, там действительно нет никакого сатаны? Мороз пробежал по его телу от одной мысли, что мать Иоанна, возможно, стала жертвой не действительно существующего сатаны, а страдает из-за того, что душе ее не дана благодать. Что все это лишь ее собственные проступки и грехи, но мать Иоанна называет их Завулоном, Грезилем, Исаакароном и Запаличкой. Тогда душа ее осуждена, душа, которую поручили ему и с которой он еще не сумел войти в общение, заблудшая, погрязшая в грехе душа.

— Юзеф, — сказал он себе, — ты должен помнить об этой погибшей душе!

Произнеся это, он сел в постели. Он подумал, что, знать, его душа уже близка к гибели, раз он не прочел положенных молитв, а рухнул в постель, как вол на охапку сена. Он вскочил на ноги и схватил висевшую на стене плеть. С яростью начал он хлестать себя, пока телесная боль отчасти не заглушила великую скорбь, терзавшую его сердце. Долго бичевал он себя, потом вынул из узелка чистое белье и принялся его надевать, сбрасывая старое. Это всегда отнимало у него много времени, он делал все чрезвычайно тщательно — виток за витком накручивал на ноги чистые онучи и с трудом, с отвращением стаскивал с себя белье, по частям обнажая свое тело. Хотя в комнате было темно, он видел это тело, ощущал его — и долго не решался его обнажить, а обнажив, долго колебался, прежде чем прикрыть его чистым белым полотном. Жалко ему было пачкать полотно, он вытирал полотенцем спину с кровавыми следами от ударов плетки, и пятна крови на полотне — грубом, смоленском полотне — наполнили его душу горечью и удовлетворением. Он натянул сорочку, потом теплый шерстяной кафтан, наконец, штаны. И только совсем переодевшись, снова лег.

Однако сон не сходил к нему. Запах свежего белья, боль в спине от свежих ран и от потревоженных старых рубцов не давала уснуть. Он принялся размышлять, обдумывать, как он будет проводить экзорцизмы, и под конец опять представилась ему хрупкая, болезненная фигурка матери Иоанны от Ангелов.

Это скорбное воспоминание снова согнало его с ложа и заставило упасть на колени. «Душа осужденная — душа спасенная!» — мысленно повторял он и взывал к богу.

Так молясь и стеная, он не мог удержаться от того, чтобы не предложить себя в жертву всемогущему. Он желал, чтобы и его постигло такое же несчастье, какое обрушилось на мать Иоанну, желал испытать все те чувства, которые испытывает она, желал стать одержимым, как она, разделить ее бремя, — и он взмолился к богу о том, чтобы ему было дано найти истинный путь добродетели и любви, дабы повести ее к спасению, и чтобы на него, недостойного, перешли все муки ее и грехи. В этот миг страстного самозабвения он почувствовал, что единственное его желание — вызволить эту душу из когтей сатаны. Он готов был перенести самые ужасные пытки — и молил о них, — только бы она удостоилась блаженства вечного, а также облегчения мук здесь, на земле.

— А если сатана оставит ее и вселится в меня? — говорил он себе. — Нет, я не боюсь, пусть меня назовут безумным. Мир глумится над безумцами, пусть глумится и надо мной — я уподоблюсь Иисусу пред Иродом. Они будут избивать меня, надругаются надо мной, а я прикреплю к своей шляпе прекрасный цветок, на который мир глядит с презрением, цветок безумия, и буду — как учит отец наш, святой Игнатий{8} — навлекать на себя издевательства и злобу мирян и незаслуженные гонения, и один лишь я знать буду, в чем моя жертва и ради чего она…

Капли пота проступили на лбу ксендза Юзефа при жаркой этой молитве, и душу его охватил такой восторг, такая страстная вера, что, явись сюда в этот миг сатана во всем своем всемогуществе, ксендз сокрушил бы его. Подумав об этом, он взглянул в окно. На чистом небе снова сияли холодные звезды — но среди сверкающих созвездий он теперь уже не видел той черной туманности, которая всегда ему чудилась рядом с небесными светочами. Да, сатана, чье бытие он ощущал с такой остротой, особенно во время молитвы, на сей раз не явился ему воочию, и даже в самом дальнем закоулке «грецкого ореха», с которым он сравнивал свою душу, он не видел черного паука. И он уснул.

На другой день, после обедни, часов около двенадцати, отец Сурин должен был приступить к экзорцизмам. Проводить их предстояло в монастырском костеле, и никому из сестер не ведено было присутствовать. Лишь сестра Малгожата от Креста как единственная не одержимая бесами должна была стоять на молитве невдалеке от настоятельницы. Народу собралось не много королевич Якуб еще гостил у пана Ожаровского, но, утомленный вчерашним зрелищем, не приехал. Зато в костеле поблескивали бритые затылки панов Хжонщевского, Пионтковского и Володковича.