Мать королей

Известие о полученном обещании выбрать на трон Владислава сделало королеву благодарной, но всех, кто тайно благоволил принцессе Ядвиге, возмущало. К ней приходили с соболезнованием, как к обиженной, лишённой наследства и прививали в юном сердце ненависть к мачехе, гнев на отца.

Ягайлло, который думал иначе наделить бранденбургского наречённого приданым, не догадался, что это будут считать ему за грех. Сыновья всегда шли перед куделью; он имел за собой закон и традицию.

Враги Соньки видели в этом её лживость, потихоньку ворчали и указывали на неё, как на врага, который покушался на дочку Анны, ребёнка крови Пястов.

Принцесса вышла к отцу с красными от слёз глазами, бледная, а когда Сонька обращалась к ней в его присутствии, она отворачивалась от неё, не давая ответа. Послушный Ягайлло, хоть видел и понимал, что там делалось, молчал, предоставляя времени исцелить рану.

Коротко побыв в Кракове, король направился в Люблин, к своей Руси, не в состоянии поехать в Литву. Начиналась зима, которую он всегда обычно проводил в тех лесах, что имели для него другой аромат, от одного вида которых он радовался и улыбался.

В этом году практически объявленная Витовту война по поводу этой несчастной литовской короны, навязанной ему Сигизмундом, который хвалился, что бросил между ними кость, чтобы грызлись поляки с литвой, не позволяла Ягайлле не только в Вильно, но даже Гродно и границ Литвы достигнуть. Опасались предательства, коварства, насилия, а больше всего самой слабости короля. Витовт громко угрожал, перехватывали письма, которые посылал ему Сигизмунд, охраняли границы, чтобы корона не могла дойти до Витовта. Посланцам короля Римского пришлось задержаться в дороге.

Последнее посольство, чтобы уже положить конец этому делу, предложило Витовту польскую корону, от которой Ягайлло готов был отказаться в его пользу, лишь бы отдельной, другой не требовал. Но Витовту правление Польшей не могло прийтись по вкусу, менять его на Литву и Русь не думал.

Зная его характер, легко было предвидеть, что от дела, на первый взгляд уже оконченного, он не отказался. Он никому не уступал, никогда не отступал.

Сидел уставший король, измученный старец на этом пограничье Руси, скучая, не зная, куда направиться. Когда он выезжал из Кракова, Сонька его заклинала не совершать рискованной поездки в Литву, чтобы не попасть в руки её мстительного дяди.

Затем, однажды утром, когда король был на богослужении в старой замковой часовне в Люблине, коленопреклонённому ещё королю дали знать, что от Витовта прибыл один из его секретарей, Малдрик Роза.

Ягайлло так хотел мира и согласия, что ради них готов был отказаться от короны, а имел он такую слабость к своей крови и Литве, что при новости о после, который мог привезти ему мир, лицо его заулыбалось.

Он обрадовался, что князь делал какой-то шаг, который может привести к договорённости.

– Пусть бы взял себе Краков, корону, Збышка и их всех, а я бы сел в Вильне и свободно охотился около Трок и Ошмианы!

Чуть только ксендз дал поцеловать дискос, когда король вышел спешным шагом, поглядывая на Малдрика.

Тот стоял, едва спешившись, во дворе, а королевские каморники и двор с ним здоровались, потому что, несмотря на то, что был Витовтовым слугой, Малдрик не забыл, что был поляком, и запрягшись на службу, любви к родине не продал. Знакомые всегда были ему рады, своих он приветствовал по-братски. Король кивнул ему издалека, тот поспешил поклониться ему до колен. Ягайлло весело хлопнул его по плечам. Как Малдрику было приятно увидеть Польшу, так Ягайлле хоть услышать о Литве.

Пошли в замок.

– С чем же вы ко мне пожаловали? – спросил король.

– С просьбой от моего господина, – радостно начал Малдрик. – Зима не за горами, у нас хорошая пора для охоты, зверя пропасть. Князь приглашает вашу милость, в соответствии со старым обычаем, как ежегодно, в Литву, в Вильно, где бы вы и праздники провели.

Король аж задрожал от радости, но не знал, что ответить. Один только Бог ведал, как он этого хотел! Только в Вильне он чувствовал себя дома, господином; там всегда было его сердечное гнездо… но как тут теперь было даже подумать поехать в Литву, отдаться в руки возмущённому, раздражённому, подвергать себя новым настояниям, просьбам, нажиму?

В первые минуты ответ замер у него на устах. Он оглянулся вокруг, словно просил у кого-нибудь помощи, но из главнейших панов совета никого рядом не было.

Малдрик, подождав чуть-чуть, может, рад этому был, прибавил:

– Пусть только ваша милость ничего не боится. Наш пан о короне уже вовсе не думает, отказался от неё. Рад бы только жить в мире.

– Да наградит тебя Бог за доброе слово, – ответил Ягайлло. – Мне так хочется к вам, как душе в рай, но, Малдрик ты мой, ты знаешь, я тут не пан. Нужно знать, что они на это скажут. Я должен слушать моих опекунов и ходить на поводке. Посмотрим, что они на это скажут.

– Я ещё добавлю от великого князя Витовта, что он горячо просит прибыть, и очень хочет видеть. Он слегка занемог… много переболел… пусть бы эти раны зажили.