Мать королей

– Ты только согласись, я с ними справлюсь, – воскликнул князь.

Король, который больше, может, боялся Збышека, чем своего брата, постоянно неразборчиво шептал одно: что готов был согласиться на всё, но Збышек и Совет не согласятся, а без них он никой силы не имеет.

– Этот епископ тут всевластен… добейся его расположения, я позволю.

Хотя многократно проверенное, непоколебимое постоянство епископа делало новые попытки почти напрасными, а ни малейшей перспетивы преодолеть его не было, Юлианна так настаивала, что Витовт ещё раз послал в епископство к ксендзу Мацею (потому что Олесницкий жил у него) двоих каморников, поляков, Николая из Сонпа и Малдрика.

Княгиня Юлианна не могла понять, чтобы человек не поддался искушению получить подарки и сокровища, настаивала на том, что Збигневу нужно было предложить так много, чтобы в конце концов он поддался на подкуп.

Малдрик, лучше знающий Олесницкого, шёл, правда, послушно, но, не имея надежды, что посольство будет успешным, сдал речь на Малдрика из Сонпа, который льстил себе, что добьётся своего.

Епископ принял их с той холодной важностью, которой ничто никогда нарушить в нём не могло.

Николай начал с того, что князь умолял его, просил, чтобы он не стоял у него препятствием. Взамен он предлагал всё, что пожелает епископ. Витовт открывал свои сокровища, чтобы он сам, как ему угодно, выбрал из них для себя, для костёла, для семьи. Ещё больше обещал наделить обширными землями.

Быть может, что Николай из Сонпа рассчитывал на то, что епископ пытался скопить для своей семьи и обогатить её… но не ценой совести.

Ответ Олесницкого был холоден и рассудителен. Он ещё раз признавал, что Витовт был достоин носить корону, но Польша ему её дать не могла. Он же ни за какие сокровища на свете чести и совести не мог продать. Несколько часов продолжались тщетные просьбы и аргументы, что Польша ничего не потеряет от коронации Витовта, что он предложил сразу снять с себя эту корону, что требовал её только, чтобы смыть с себя позор и т. п.

Епископ остался при своём, холодный и невозмутимый. Послы должны были вернуться с пустыми руками. Услышав это, Витовт впал в гнев и неистовство, княгиня Юлианна плакала от злости и бросалась с угрозами. Оба тем сильнее хотели настоять на своём, чем более ожесточённым было сопротивление, а Ягайлло постоянно повторял одно, отсылая к Збышку.

Витовт ещё раз позвал к себе Мацея, епископа Виленского, и через него снова умолял, просил корону, хотя бы на день… обещая её немедленно сложить.

Какая таинственная мысль склоняла его к такой настойчивости, сейчас угадать трудно; определённо то, что не одна прихоть получить королевский титул.

В конце концов великий князь зашёл так далеко, что начал угрожать епископу местью, уверяя его, что добьется, вымолит у короля, что сбросит его с епископской кафедры, как Выша.

И этой угрозой, которую, впрочем, невозможно было осуществить, Олесницкий вовсе не дал себя запугать. Ответ звучал, как всегда, – что не может разрешить.

Упорная настойчивость князя и всевозможные его интриги разбились о грудь священника, защищённую непоколебимым убеждением, что освобождение родины зависело от сохранения уз, которые объединяли два государства.

В течение нескольких дней испытывающий страдание Витовт, после этого последнего разговора с епископом занемог сильнее. Его сломили этот бой, беспокойство, горячка, с которыми он жил с Луцкого съезда.

Испуганная за него и за себя Юлианна уже не знала, что делать. Между тем отовсюду приходила глухая молва, что Свидригайлло уже интриговал и делал явные приготовления для наследства живого Витовта.

Княгиня в течение нескольких дней видела на лице мужа перемену, выражение страдания. Голова наливалась кровью, боли в шее и крестце становились невыносимыми, к ночи приходила горячка.

Однако ни малейшего опасения за жизнь ещё не было; несмотря на возраст, Витовт был сильным и крепостью превосходил Ягайллу.

Несмотря на болезнь, он ложиться не думал. Боли, которые он чувствовал в шее, вынудили его только остаться в комнате, в которой рядом с ним сидел Ягайлло, а беспокойная княгиня каждую минуту вбегала с новыми советами и лекарствами.

На крестце появился нарыв, это признали очень счастливым, он должен был вывести всё плохое.

После проигранной борьбы с Олесницким произошла, однако, полная перемена в характере Витовта; он потерял силы духа, отказался уже от всяких стремлений, на него повеяло какое-то предчувствие конца.

Он подал руку Ягайлле, который сидел рядом.

– Давай забудем обо всём. Нужно отказаться от этот мечты о короне, – говорил он слабым голосом. – Да! Всех я приманил на свою сторону, сломил угрозу одних, других купил золотом, этого человека ничем не мог задобрить. Его и Соньку! Он не дал мне короны, она никогда меня не простит!

Услышав о тяжёлой болезни, Олесницкий пришёл к князю, который принял его без гнева, с почтением.

– Отец мой, – сказал он, – вы победили… О короне уже не думаю. Завидую Ягайлле, что у него есть такой человек, а у Польши – пастырь.