Мать королей

Очень уставшего, вздыхающего его держали так целый день, что жену, дочку и будущего зятя он едва мог на минуту увидеть. Это привело его в дурное расположение, которое обычно давало знать о себе задумчивостью и молчанием. Может, и тучка, не сходящая с лица Соньки, способствовала удручённости старика. Несколько раз в этот день король потихоньку её спрашивал, был ли у неё повод грустить. – Никакого повода нет и я не грустна, – ответила королева.

Ягайлло не смел спрашивать. Уже было поздно; прежде чем пойти лечь спать, охваченный той мыслью, что Сонька была не такой радостной, как обычно, король приказал Хинчи позвать к себе её охмистра, Войцеха Наленч Мальского.

Мальский принадлежал к одной из старейших ветвей древнего рода Наленчей, который уже при Пястах занимал самые высокие должности. Они распространились, как все старейшие кличи, менее могущественные, чем когда-то, но всё ещё входили в число тех, которые занимали в своих родах первые кресла и замки.

Сам Мальский был мужем серьёзным, молчаливым и быстро замечающим, что делалось вокруг, мужчиной правдивым, который меньше заботился о выгодном положении, а больше о собственной чести. Строгий с подданными, он не без причины был назначен охмистром двора, где за юношами и женским обществом был нужен глаз да глаз. Его боялись, потому что он не прощал никому, но многие вещи, несмотря на проницательность, он не видел, потому что их правоту его собственная правота не позволяла увидеть.

Двор, составленный из молодёжи, когда ждал охмистра, когда видел его издалека, делал другие, смиренные и спокойные позы, показывал себя очень скромным, хотя за его спиной проказничал.

Когда Мальский вошёл в королевскую комнату, застал Ягайллу, кормящего недавно полученных собак, но задумчивого и грустного.

Каморнику, который стоял у двери, он приказал выйти, а ротмистру подойти ближе.

– Что с Сонькой? – спросил он. – Почему я нашёл её иной? Она погрустнела! Вы не знаете причины?

Говоря это, король настойчиво смотрел на Мальского, который молчал, но было видно, что мог бы рассказать кое-что, только колебался.

Ягайлло повторил вопрос.

– Милостивый король, – сказал наконец охмистр, – легко увидеть, что королева грустит, чем сказать, почему.

– Вы всё-таки должны знать! – воскликнул король сварливо. – Это ваше дело.

Мальский качал головой и двигал губами.

– Ваше величество тоже могли бы догадаться о причинах этого настроения, – сказал он и замолчал.

– Я! Я!

Ягайлло немного надулся.

– Что говоришь ты! – воскликнул он, второпях путаясь в словах. – Я! Почему? Разве я в чём виноват? Разве я виноват, что меня часто нет в Кракове, а королеву из-за одной усталости не могу везде за собой таскать. Разве, выходя замуж, она не знала, что я буду в постоянных разъездах, каждый год наведываться в Великопольшу, Русь, Мазурию и Литву!

– Милостивый пане, в этом нет вины и королева не жалуется на это, – сказал Мальский.

– А чего ей не хватает? У неё мало драгоценностей и мало для использования и раздачи?

Мальский пожал плечами.

– Ну, тогда говори, – забормотал всё больше теряющий терпение Ягайлло.

Охмистр, глядя на стол, ещё тянул, но король торопил грозным молчанием.

– Говори, голову тебе не сниму с плеч.

– О, за голову я не привык бояться, – холодно ответил Мальский, – но ваше величество не хочу огорчать.

Ягайлло начинал хмуриться, к таким приготовлениям не привыкший и не любящий их, потому что и сам прямо говорил, и требовал, чтобы ему без обиняков выкладывали правду.

– Нельзя на королеву злиться за то, – сказал охмистр, – что иногда она хмурится; легко угадать, чему; только я вашему величеству не могу рассказать то, о чём догадываюсь, чтобы не было подозрения, что королева мне доверилась. Я от неё никогда ничего не слышал, не жалуется. За это могу на Евангелие поклясться. Слово из её уст не выйдет.

– А о чём ты догадываешься? – настойчиво потягивая за рукав ротмистра, подхватил Ягайлло. – О чём?

В конце концов Мальский собрался с отвагой.

– Милостивый пане, до неё у вас было три жены. Все они, даже последняя, хоть противились и роптали, были коронованы, а эта больше года ждёт и о коронации вовсе не слышно. Люди это видят. Может, не раз дали понять, что в ней знают только вашу жену, но не свою госпожу. Слуги не уважают её, как следует.

– А вы для чего? – выпалил Ягайлло. – Разве у вас нет темниц?

Мальский рассмеялся.

– Трудно без преступления осуждать людей, за то, что косо смотрят и рот кривят. Наказывать не за что, а тем не менее мучает.

Обеспокоенный Ягайлло задумался; оперевшись на руку, он внимательно слушал.

– На дворе также много разных людей, – продолжал Мальский. – Много таких, кто рад плевелы сеять. Принцесса Ядвига из-за их наговоров не может приступить к мачехе, хоть та её как собственного ребёнка рада бы приласкать. Разве приятно пани, когда ребёнок не ест поданных её рукой сладостей, словно боится яда?

Старый король застонал и заёрзал.

– Королеву очень мало уважают, – добавил охмистр. – По углам болтают, что она никогда не увидит короны… а упаси Боже несчастья…

Король не любил подобных предположений, и прервал речь Мальского.