Мать. Мадонна. Блудница. Идеализация и обесценивание материнства

«Понятие перверсии материнского инстинкта согласуется с данными, полученными в результате наблюдения за этиологией шизофрении. Оно согласуется и с поведением матерей шизофреников, и с материалом, полученным от психотических пациентов, а также с фактом, что на биологическом уровне проявление каждого инстинкта может подвергнуться перверсии. При всем разнообразии инстинктов я не нахожу среди них ни одного, который не подчинялся бы этому правилу. Я не нахожу ни одного инстинкта, который не мог бы приводить к искажению отношений между целью и объектом, которое мы и называем перверсией… Искажение исходит от первертной матери, не наделенной особым даром настраиваться на нужную волну, который бы позволил ей понять плач своего ребенка и вернуть это переживание в его мир всемогущего удовольствия… Ребенок должен расти. Если его развитие проходит с родителем, чей материнский инстинкт отягощен перверсией, ребенок с самого начала сформируется на ослабленной психосексуальной основе» (Rosen 1953, р. 100-101).

В то время как Роузена волновала этиология шизофрении и понимание взрослого-ребенка, попавшего под влияние первертной матери, меня больше интересует поведение такой матери.

Эта глава посвящена рассмотрению материнства как перверсии и его различным последствиям. Я подкреплю свои рассуждения клиническим материалом.

В поисках объяснений этого процесса я обращусь к двум типам данных. Первый — то, что некоторые взрослые пациенты мужского пола не только рассказывали о своих ранних отношениях со своими матерями, но и переживали заново в переносе те чувства поглощения и зависимости, через которые им пришлось пройти. Они пытались заставить терапевта заново разыграть или наглядно продемонстрировать свой прошлый опыт. В связи с этим мы можем обратиться к работам Малер (Mahler 1963; Малер 2011) о фазах «симбиоза» и «сепарации/индивидуации» в нормальном развитии ребенка и к работам Глассера (Glasser 1979) о «центральном комплексе», который содержит в себе глубинное и всеобъемлющее стремление к интенсивной тесной близости с другим человеком, состоящей в «слиянии», «состоянии единства» и «блаженном союзе». Оно остается неосознанным, отчасти из-за того, что при эмоциональном сближении такой человек чувствует угрозу своей идентичности и отступает (Ibid., р. 278-280). Это особенно заметно в переносе, когда пациент снова разыгрывает стремление к слиянию с матерью, которая не допускала ни его сепарации, ни индивидуации. Мне кажется, что это стремление связано не с защитой от зависти — такова характерная кляйнианская гипотеза, а скорее, как полагает Хоппер (Hopper 1986), с защитой от афанизиса[6] или от страха аннигиляции и беспомощности, которые с равным успехом могут предшествовать зависти или порождать ее, а также следовать за ней или быть ее результатом.

Второй тип данных — рассказы некоторых первертных пациенток об их отношениях с детьми, а также о злоупотреблении властью и контроле над ними. Снова и снова психическое здоровье матери оказывается решающим фактором в развитии ребенка. Такой вывод можно сделать, к примеру, опираясь на Гринсона, который описывает свою работу с мальчиком трансвеститом-транссексуалом пяти с половиной лет: