Мать. Мадонна. Блудница. Идеализация и обесценивание материнства

Без проработки травмы, возможности ее личного и публичного признания, а также работы с ее последствиями невозможно выздоровление жертвы. Поток осуждения и осмеивания женщин, рассказавших в социальных сетях об опыте сексуального насилия (#янебоюсьсказать), или годами замалчивавшиеся факты сексуальных домогательств со стороны учителей по отношению к ученикам одной из элитных школ лишний раз демонстрируют, что многие из нас пока не готовы к работе горя — критически важному процессу, помогающему преодолеть депрессию. Однако эта неготовность не означает, что нужно опустить руки. Историк Илья Венявкин пишет о деавтоматизации насилия, «о признании силы нелегитимным инструментом, о выходе из порочного круга насилия и молчания. Этот круг размыкается прежде всего речью: публично исповедуя свою боль, проговаривая свою травму, женщина обретает голос и право на память» (цит. по Медведев 2016). Это дает ей возможность превратиться из объекта злоупотребления в субъект влияния.

Эмма Экштейн, первая женщина-психоаналитик (анализ сна о которой — об инъекции Ирме — положил начало систематическому толкованию сновидений), как-то шутливо заметила Фрейду, когда он не смог перенести зрелища, как она истекает кровью: «Вот это и есть сильный пол» (Bonomi 2015). Смелые женщины на всем протяжении истории нередко помогали менять общественное сознание, делая его более толерантным, свободным и миролюбивым. Эстела Уэллдон своей книгой о материнских перверсиях делает свой особый вклад в это изменение, снимая заговор молчания с запретных тем и давая возможность участникам этих драм говорить, а нам, ее читателям, лучше понимать их и себя.

Элина Тришкина

член Московского психоаналитического общества (МПО) и Международной психоаналитической ассоциации (IPA)

Константин Немировский кандидат Московского психоаналитического общества (МПО) и Международной психоаналитической ассоциации (IPA)

Предисловие

«Мужчины — перверты, женщины — невротики» — Эстела Уэллдон была первой, а возможно, самой первой в этой области, кто поставил под сомнение это распространенное психосоциальное клише. Благодаря работе в качестве психиатра, специализирующегося на сексуальных перверсиях, профессиональным связям и личным знакомствам с представителями феминистского движения, она показала, что это разделение исходит из особого мужского мировоззрения. Подобное нежелание замечать женские перверсии удерживало бесчисленное количество женщин в тяжелом положении, а их детей подвергало потенциальной опасности. В книге «Мать. Мадонна. Блудница» Уэллдон приводит доводы в пользу того, что женская психофизиология рисует совершенно иную картину перверсий. Перверсии материнства находятся в самой сердцевине женских перверсий.

Причины как мужской, так и женской перверсии могут быть связаны с нарушением отношений между матерью и ребенком, однако объект, на который направлена перверсия во взрослом возрасте, различен. И те, и другие нападают на мать, которая использовала, пренебрегала или подвергала их лишениям, однако женщины нападают еще и потому, что мать по-прежнему интернализована в их собственном теле или проявляется, когда они сами становятся матерями. Ненавидимая ими мать является объектом идентификации и находится либо в них самих, либо в их детях, которые становятся расширением их Я, так же как раньше эти женщины сами были расширением своих матерей. В результате, перверсия у женщин обычно влечет за собой самоповреждение или насилие над ребенком.

Уэллдон утверждает, что для понимания первертной женщины необходимо обладать информацией о ее матери и матери ее матери. Перверсии материнства — продукт многократно повторяющегося насилия или постоянного пренебрежения ребенком. Воспроизводство материнства — это также воспроизводство первертного материнства. Становясь взрослой, женщина превращает свой детский страх и беспомощность в жестокое превосходство — насилие или ненависть к слабому: клиенту проститутки или собственному ребенку. Уэллдон стремится донести мысль: нужно прекратить идеализацию материнства; вместо этого необходима социальная политика и психологическое осмысление, помещающие материнство в центр внимания гуманитарных проблем, изучая хорошее и плохое одинаково пристально. Все, что так или иначе выходит за рамки, в хорошем смысле материнства или в плохом, оказывается под сильным давлением: здесь встречаются чудо и отчаяние, спонтанность и напряженный труд.