Мать Печора

В Яране ходила я смотреть здешний скотный двор. Он стоял рядом с домиком Николая, длинный, как колхозный стог сена. Заглянула я туда вижу: от стены до стены по обе стороны стойла стоят, скотницы в белых халатах расхаживают. Попросила я их показать мне все хозяйство.

— А ты, — говорят, — с чего задумала к нам заглянуть?

— Я, — говорю, — вековечная коровница. Дай вам бог выкормить да выпоить, вырастить да раздоить столько коровушек, сколько я через свои руки пропустила.

Провели меня женки по всему двору. Вижу — коров, рогатых и комолых, черных и красных, белых и пестрых, полным-полно. На ногах они высоки, костью широки, шерстью гладки, вымя до колен.

— Откуда, — спрашиваю, — таких красавиц вывезли?

— Из Холмогор, — говорят женки.

Вот я хожу между коров, глажу их да приласкиваю:

— Пестронюшка да буренушка, красулюшка да белонюшка! Куда это нас с вами занесло? В тундрах ли вам бродить? Гулять бы вам сейчас в широких лугах да зеленых травах на сладких росах, отдыхать бы на желтых песках под солнышком.

— А здесь-то чем им худо? — рассердилась на меня одна скотница. Свежей ключевой водой поим их, кормим отрубями да жмыхами к сену на добавок. Кормим во пору, доим вовремя, моем дочиста. Чего еще им надо?

Хожу я по Ярану — люди встречаются нарядные, не как мы, дорожные люди, в тобоках[30] да малицах. Мужики в костюмах ходят, женки да девушки — в легком городском платье. Навстречу мне идет девушка, и в руках у ней большой букет цветов. Цветы, вижу, не наших краев.

— Где, — говорю, — ты набрала их?

— Да вон, — отвечает, — в оранжерее.

И показала рукой. Пошла я туда, зашла под стеклянную крышу, и кажется мне, что я в другое царство попала. Стены, как хмелем, какой-то раскудрявой травой обвиты. Под стеклом на высоких наклонных столах в горшочках разные цветы красуются в полном расцвете. Ни одному я имени не знаю, кроме роз, нежных да розовых, как наша северная вешняя заря.

И думала я:

«Вот тебе и тундра, неродимая земля! Кто эту красу видел, у того язык не поворотится неродимой нашу землю назвать. Прежде сюда из теплых краев только птицы залетные прилетали. А теперь вот нашла тундра-матушка себе хозяина, и вся ему стала подначальна. Города в тундре прижились, клады заветные нашлись. Сама Москва сюда заботливую руку протянула. И вот на хозяйскую заботу отозвалась тундра жарким сердцем Воркуты, песнями гудков заводских, плодородием и богатством. Красуйся и дальше, моя родимая, тундровая земля!»

2

Собралась наша экспедиция в одну семью. Старший в нашей семье начальник экспедиции Донат Константинович Александров.

Сначала он мне не понравился. Тихий, неторопливый, лишний раз не пошевелится да не встрепенется, голос у него негромкий, слово скажет изредка, будто нехотя. Я и думаю:

«Неужели такие тихие начальники бывают?»

— Оленей привел? — спрашивает он Леонтьева.

Выслушал и говорит:

— А мы думали — не достанешь оленей. Чуть обратно не уехали.

Вот и вся его беседа. Сидит на стуле, будто врос в него, и покуривает трубочку.

Когда Леонтьев про меня сказал, Александров отвечает:

— Что-нибудь придумаем.

И зовет нас обедать. За обедом вокруг стола собралось нас восемь человек. Кроме начальника да нас троих, здесь обедали еще четверо — две женщины да двое мужчин. Один из них годами постарше, густобровый, волосатый, небритый с дороги. Громкоголосый. Когда он заговорил, не только я вздрогнула, а и одна из девушек за столом пролила суп, не донеся до рта, а потом громко смеялась.

— Ты, Игорь, говоришь или в трубу трубишь?

Вижу, она ни в чем Игорю не уступит: когда хохочет — весь стол трясется, тарелки звенят. Игорь отшучивается:

— Это, интересно, гром грянул или вы, Ия Николаевна, изволите смеяться?

Вторую звали Женя Каменева. Чем-то она схожа с Ией Николаевной, но ее примечательность — длинные рыжие косы да веснушки на щеках. Она тоже смеялась.

Не болтали да не хохотали двое: наш Илья, которому здешний обед больше смеха нравился, да еще один молодой красивый паренек Саша Васильев. Хоть ел он и плохо, а за весь обед слова от него не услышали. Он прислушивался к шуткам и улыбался тихой и скромной улыбкой. Потом я узнала, что Саша Васильев в экспедицию приехал коллектором, а до этого партизанил в тылу у немцев вместе со всей своей семьей.

Шуткам настал конец, когда заговорили о деле.

— Олени у нас теперь есть, — говорил Александров. — Полтораста голов для одного отряда хватит. Других полтораста получим в колхозе имени Смидовича по распоряжению Карского тунсовета. Но вот беда: у нас нет и половины нарт для груза. А главное — упряжи совсем нет. Что делать?

— Искать сыромятную кожу, — говорит Леонтьев. — А нарты в оленсовхозе купим.

— Нарты купим или сделаем. С этой деревянной бедой как-нибудь справимся. А вот как мы с кожаной бедой справляться будем?

И рассказал нам Александров, что он за сыромятной кожей всюду обращался и везде отказ получил. Сколько ни ломал голову, ничего придумать не мог.

Дни за днями катились, а кожи ни на земле, ни на ветках не росли. Кони мимо нас ездят, коровы, видим, кое-где бродят, а шкурами с нами не поделятся: самим нужна.