Мать Печора

К утру видит Петря, что никакой пользы от нашей стоянки нету, ни себе отдыха, ни оленям покоя да сытости, и решил ехать дальше. Тракторная дорога совсем рядом лежала, а чтобы пробраться к ней, немало все мы трудов приняли. Пришлось нам вырубать да прокладывать в густых кустах шубницы тропу. Долго ли, коротко ли — выбрались на дорогу. И вот опять наши олешки везут нас с грузом, а от комаров спасти их не можем: хореем разве их отгонишь? И на новой стоянке не легче.

Мечутся олени — то к студеной озерной воде, то к узким пластовинкам снега в разлогах, оттуда к сопочным вершинам, где мог подуть ветерок с моря.

На стоянке кто чем мог, тем и помогал. Пастухи берегли стадо, чтобы не разбежалось, мы с Татьяной да с начальницей костры поддерживали. Леонтьев гонял Черного за оленями, когда они от стада откалывались. А Саша оленей оглаживал да опахивал, будто он мог все стадо от комаров уберечь.

Час ли, два ли побились, Зубатый и говорит:

— Загоним оленей в озерко.

На том и согласились. Олени в воду с охотой забрели. Забрели по шею в воду и стоят там, пофыркивают. Успокоились, видно, стало им легче.

Мы Зубатого благодарить готовы. А он нам говорит:

— Идите спать. Лишний человек оленей пугает…

Спать-то мы легли, но весь остаток ночи слышали, как пастухи и собаки воевали с оленями.

7

Разбудил нас утром Петря:

— Давай вставай! Неладица у нас.

Переполошились мы, вскочили. На Петре лица нет.

— Олени сбежали…

— Все? — спрашиваем мы в один голос.

— Да десятка три, — говорит, — задержали.

— А где они?

— Да вон, к саням да к кустам привязали.

Оделись мы, вышли из палатки и глянули на свое погромленное становье.

Видим мы — в кустах стоят и лежат привязанные олени. И такие они замученные, будто их всю ночь били, а потом по грязи волочили. Пересчитали мы их — тридцать два оленя вместо прежних ста тридцати.

Про пастухов мы не спрашиваем, знаем, что они догонять оленей поехали: каждую ночь дежурили две легковые упряжки, а на санях даже продукты на всякий случай были положены на двое-трое суток.

Просим мы Петрю рассказать, как было дело.

А он Зубатого винит:

— Выдумал тоже — оленей купать! Они кормиться хотят, водой сыты не будут, а как из озера вышли, комар-то на мокрых и насыпал. Тут с моря ветер нанесло. Почуяли олени холодок и взяли волю: головы заломили, носы на ветер — да и прощай. С собаками едва мы этих-то откололи да выимали.

— Что же с этими делать? — спрашивает Леонтьев. — Отпустить — туда же убегут. На привязи держать — от комаров да от голоду сдохнут.

— Думать надо, — говорит Петря.

Думал он и час, и два — и надумал. Стреножил оленей и пустил пастись. Олени не столько едят, сколько рогами в веревках путаются, но и то хорошо — хоть далеко не уходят.

День прошел, а мы обед не варили, ночь прошла, а мы постелей не стелили. Но все еще надежду не теряем:

«А вдруг да вернутся олени?»

Утром в палатку Петря снова голову просунул.

— Олень пропал, — говорит.

— Убежал?

— Комар задавил.

Всей палаткой пошли мы за Петрей. У ближней сопки в кустах бродили и лежали стреноженные олени. Один из лежащих голову закинул и не шевельнется. Глаза остекленели, ноги вытянуты.

— Может быть, это сибирская язва? — спрашивает Ия Николаевна.

Петря, не говоря ни слова, вынул нож, отсек оленю рог и подает нам. И видим мы, что в оленьем рогу ни кровинки нет, один белый-белый хрящ: всю кровь оленя выпили комары. Теперь ни один комар не лез к нему в шерсть: чуял, что тут больше нечем поживиться.

Еще с десяток оленей лежали на земле, и нам страшно стало: не то эти олени отдыхают, не то подыхают…

8

На четвертый день воротился Михайло, пришел пешком, грязный, голодный. Попил да поел с дороги и поделился с нами нерадостными вестями.

— Оленей, — говорит, — не могли догнать. Сперва они в виду бежали. До Нямды доехали, подсаночные вовсе пропали, ног волочить не могут. Бросили их, пешком пошли. День шли — видно, где олешки бежали: где в болотах след, где мох вырван, где куст оборван. А потом вовсе из глаз пропали. Вот, едва дошел…

— А Зубатый?

— Дальше пошел. Говорит: «Три дня ждите: найду — приеду. Через три дня не дождетесь — вовсе не приеду».

Пришлось нам еще три дня лежать да ждать.

Пошли тут споры да разговоры. Петря говорит:

— В Воркуту ворочаться надо. Олени малы, да и те падут. А без оленей по тундре никуда не ускачешь. На лодке всеми людьми да всем грузом — вниз по порогам да вверх по рекам — не уплыть. Осень в тундре захватит пропадем. Надо к Воркуте податься. И никто нас не осудит.

А Леонтьев говорит:

— Вернемся — сами себя должны мы осудить. С какими мы глазами к Александрову явимся? Что ему скажем?

— Ну, а что вы предлагаете? — спрашивает Леонтьева начальница.

— Вперед идти. До рек здесь недалеко…

— До Сядей-Ю вовсе близко, — говорит Михайло.

— Ну а вода нас до Сарамбая донесет, — говорит Леонтьев. — Лодку по порогам я водить умею. Не влезет груз в лодку — плот сплотим.

Начальница усмехается:

— Из чего это вы плот делать хотите?