Мать Печора

— В чем тут дело? — ото всей души спрашивает Красильщиков. — Отчего вы мою науку чужой считаете?

— Науку вашу мы и не считали бы чужой, — говорит Верочка, — да сами-то вы какой-то чужеватый. Вы на старинку набросились, а мы новинкой живем.

Вовсе худо стало фольклористу с приездом Пети Канева, работника районной газеты. И небольшое ученье было у этого парня, — усть-цилемская десятилетка да газетные курсы, зато умная была посажена на плечи голова. Услышал он про наши шутейные похороны, заинтересовался, просит Красильщикова:

— Покажите мне ваши пословицы.

Таиться тому неудобно, и нехотя, а дает. И досталось же бедным пословицам Ивана Егоровича!

— Вы знаете, — обращается Петя к фольклористу, — народ говорит, что старая пословица с новым веком ссорится. Я ведь тоже за народным творчеством слежу, записываю, публикую в газетах. Вот вам доказательство новая пословица в народе родится…

И показывает свою тетрадь — вся она записями полна. Читает он пословицы Ивана, а потом находит у себя другие.

— «Чему быть, того не миновать»… Была такая мудрость. Судьба!.. А хотите знать, что нынче люди про судьбу говорят?

Перелистал Петя свою тетрадь и показывает:

— «Судьба другая, а имя старое».

«Раньше со своей судьбой сладить не могли, а нынче судьбы всей земли вершим».

«От судьбы и сейчас никуда не уйдем. И могли бы, да не хочется».

Читает Петя старые пословицы про счастье:

— «Счастье — залетная птица».

«Счастье в лесу заблудилось: кликом не выкличешь, зовом не вызовешь».

Старых-то он две прочитал, а новых — чуть не двадцать выкладывает:

— «Прежнее счастье — на одночасье, наше — навек».

«Согласье не рвется, сила не сечется, счастье не ржавеет».

«Наше счастье и сквозь несчастье пройдет».

«Счастье не ищут, а делают».

«Сумел счастье заработать — сумей владеть».

— Вы где это все записали? — спрашивает Красильщиков.

— Да у нас в Светлозерье, — отвечает Петя.

— У кого?

— У кого пришлось. Всего больше у Матвея.

— У Матвея Перегудова? — удивился фольклорист.

Думал-думал Красильщиков, и вот однажды, когда не было рыбаков, от берега отплыла легкая лодочка: Иван повез гостя в Пнёво.

Вернулся Иван, когда все рыбаки уже были дома.

— Отвез своего смутителя? — спрашивает Матвей.

— Поэзию-то? Отвез. Да чуть обратно не вернулся, — рассказывает Иван. — Приезжаем в Пнёво, а он голубчан спрашивает: «Есть, говорит, здесь такая сказительница Голубкова?» А те над ним смеются: «Лесом шел, говорят, а дров не видел. Она ведь у светлозерцев гостит…»

5

Рыбачье становье Пнёво запряталось в маленьком заливе. Едешь к морю издалека увидишь мохнатую сопку. Обросла она частым ельником да высоким березняком, люди так и зовут — сопка Мохнатая. За Мохнатой какой-то заливчик. Не успеешь его переехать, оглянешься, а заливчик за другой сопкой спрятался, выше первой. Зовем мы ее Соколка. Так и проедешь мимо, никакого становья не увидишь. Как два тына, укрыли становье Соколка да Мохнатая сопка, — не каждый ветер сюда залетит, не каждый глаз заглянет.

А заплывешь в заливчик — увидишь, что тут стоят на якорях лодки и карбасы. На берегу по вешалам развешены сети. Чуть повыше, на бугорке, красуется бревенчатый дом, за домом конюшня, за конюшней длинный склад, за складом баня.

Отстроено это рыбацкое колхозное жилье на тундровом берегу, край Печоры. Задует запад-набережник в пору осеннего половодья или летом ветер-глубник — брызги в окна летят. А на всех других ветрах здесь самое затишье; за сопками на Печоре штормовой вал ходит, а в лахте гладко, как в озере. В этой тиши да глади устроили себе гнездышо наши голубовские рыбаки. Весь берег студеного моря катерами стучит, веслами плещет, уключинами курлыкает. Выезжай на Печору, — от стука, от плеска, от людского говора звон звенит.

Снуют мимо Пнёва колхозные катеры, боты рыбного треста, плывут в обе стороны морские пароходы. В старое время на самой Печоре столько лодок, да шхун, да карбасов не было, сколько нынче по морю пароходов да паровых ботов плывет. Пройдет, бывало, мимо тони раз в лето какой-либо кораблишко, завернет к пустому берегу, разгрузится — и обратно. А нынче рыбаки от рыбтреста заплывают далеко в море. И на берегах дружная работа, богатая добыча, спокойный отдых, и кровати с простынями, и радио, и музыка, и книжки в библиотечках, и шашки да шахматы.

Ясным тихим вечером ехала на катере в Пнёво целая делегация светлозерцев: от всей бригады — Матвей с Васильем Сергеевичем, от комсомольцев — Оленька, от другого звена — сама Анна Егоровна, от печати Петя Канев, а я — сама от себя. Когда стали они думать после отъезда Сядэя, с какой из рыбацких бригад им соревноваться, не утерпела я, присоветовала:

— Вызывайте, — говорю, — наш голубковский колхоз имени Смидовича. И далеко им расти до вас, а расшевелите их, не скорей ли подымутся!

Пнёво от Глубокого — только веслом оттолкнуться: из шара выплывешь, Печору переедешь — и в Пнёве.

— Где-то теперь Поэзия? — помянул Матвей.