Мать Печора

— Не в этом только дело, Мишенька, — остановил его Матвей. — Много ли прежде своего-то у нас было? Ведь весь белый свет чужим считался. За твоим двориком весь мир чуж-чуженин, за любой межой — огород чужой, а что дальше — и вовсе не свое. Человек на всех своих путях за чужое запинался. А в советскую нашу пору трудовой человек всему хозяин.

Пословицу решили похоронить.

— Может, я ошибаюсь, — предупредил Матвей. — Может, мы их заживо закапываем? Кто ошибку заметит, сказывайте.

И по очереди выкликает одну за другой:

«Всякая рука к себе загребает».

Сделал Матвей жалостливое лицо, только что слез не льет.

— До чего была покоенка живокрова да ходовита — сказать неможно! А вот коллективизации не перенесла. В колхозах мы не то что руками между собой сплелись — сердцами между собой поменялись!

Тут Матвей вспомнил про свое письмо. Распечатал конверт, прочел — да как засмеется.

— Вот, товарищи, пришла мне веселая бумага. Зимой расписал я про свою огородную работу да в институт растениеводства послал. Вася… виноват, наш колхозный агроном Василий Ефимович Кисляков присоветовал. Десять лет я огородничал да целый месяц про то писал. А вот нынче и ответ пришел.

Читает Матвей нам письмо, а сам такой довольный, будто его большой наградой наградили:

«Высылаем вам просимый семенной материал. (Это я цветную капусту просил.) Благодарю за присылку статьи о выращивании овощей в Светлозерье. Прошу и в дальнейшем поддерживать с нами связь и сообщать результаты вашей работы по продвижению овощеводства в печорском Заполярье.

С товарищеским приветом

директор института

».

Все рыбаки были в сборе. И всем Матвеева радость не чужая.

— Недаром ты у нас первый пахарь да сеяльщик, — говорит Анна Егоровна.

— Ты у нас и швец, и жнец, и на дуде игрец, — смеется Прохор Иванович.

— Все мы с вами пахари — говорит Матвей с гордостью, — немалое у нас поле раскорчевано — глазом не окинешь. Это ведь не первое такое письмо. Наш агроном Василий Ефимович от академиков письма получает. Наука интересуется печорской пшеницей. Говорят: «Ваши посевы пшеницы не с опытной, а с производственной целью в районе Печоры продвинуты так далеко на север лишь впервые». А мы и сами знаем, что впервые. Полярный круг как раз по нашим полям проходит. До советской поры на Печоре своей мы, светлозерцы, пахать и не думали. У прадедов наших да и у ровни моей о прежнюю пору земля наша неродимой считалась. Что ни посеешь — все морозом вызнобит, заливным дождем вымочит, громом побьет.

Слушали рыбаки своего бригадира, и, наверно, каждый согласен с ним был: правильно сказано — новинка старинку гонит.

3

Издалека по воде катится веселая рыбацкая песня, как волной несет:

Ой, вы, ветры-ветерочки,
Ветерочки-сиверочки,
Вы подуйте-потяните,
Сине море всколыхните!
У нас на море погода,
Вот погода, вот погода,
Погодушка немалая,
Немалая, волновая!
Ничего в волнах не видно,
Одни парусы белеют,
На гребцах шляпы чернеют,
Веселышки зеленеют.
На корме сидит хозяин,
Наш хозяин во наряде:
Во коричневом кафтане,
Во матерчатой жилетке,
В тонкой беленькой рубашке,
Во пуховой новой шляпе.
Воспромолвил наш хозяин:
— Пригребите-ко, ребята,
Ко крутому бережочку,
Ко желтому ко песочку.

Рыба шла полным ходом. В лодках ее насыпано до полубортов. Между ровными, отборными сигами, между горбатыми чирами, как плахи, лежали пудовые белоглазые нельмы.

В лодки можно было и не смотреть. Стоило взглянуть на Анну Егоровну и все ее звено, — удача себя не таила. Забегали рыбаки с ящиками, тащат с берега — пустые — на лодки, с лодок — полные — на катер. Бегают, ног под собой не знают, тяжести на плечах не чувствуют, шутят да балагурят.

— Наша молодая! — кричит Федор Поздеев. — Комсомольцы вчера ко ставным ездили — и половины не привезли.

— Завтра вдвое против нашего добудут, — откликается Анна Егоровна.

— Не худо бы так-то, — говорит Матвей, оглаживая бороду.

— Дай бог, дай бог! — твердит Трифон Окулович, и улыбается, и суетится на разборке.

— Семга-то еще не идет? — спрашиваю я Матвея.

— Задержалась, не пошла еще, — смеется Матвей. — Нос-то уж видно, а хвост никак не может доволокчи.

Красильщиков допоздна слушал и записывал от Ивана какую-то длинную сказку с мудреным названием — «Франциль Венециан». Ну а нам было не до сказок.