Мать Печора

— Да, пожалуй, хоть езди хоть не езди, толк один, — поддержал его Николай Богданов. И видно, что они на том и стоять будут.

Матвей от удивления первую минуту слова выговорить не мог. Потом спрашивает:

— Как это — «не поеду?»

— Да так… Воду попусту мутить нам уж прискучило, — отговорился Трифон Окулович.

— Зря людей мучишь, — наседает Николай на Матвея. — По этой рыбе через два дня в третий самая езда… Одним днем лето коротко не бывает.

И мог бы начаться большой разговор, да Матвей другое надумал:

— Ну, что ж поделаешь! Вас ведь не принуждают. Кто устал — отдохни…

И слова больше не сказал.

Видно, знал насквозь своих людей старый бригадир! Разговор этот был за завтраком, а как завтрак отвели, все по своим местам стало. Комсомольцы не сговаривались, а поднялись из-за стола — и в лодку. Анна Егоровна тоже долго не мешкала, пошла к берегу. А следом за ней, как гусиный выводок, и все звено потянулось.

На Степана Петровича шесть глаз смотрят: пойдет он к лодке или останется? И Матвей, и Трифон, и Николай знают, что останься Степан всему звену не езда. И видно, что сам Степан это знает, и, не отходя от стола, переступает: шаг к дверям сделает, подумает да снова к столу шагнет.

— До чего у тебя, Степан Петрович, ноги задумчивые! — смеется Матвей.

Взглянул Степан в окно, видит, что Анна Егоровна к лодке подходит, и сломя голову за ней.

Нечего делать нашим вздорщикам, поплелись и они.

— Самих себя, — говорю, — пересилили.

— Новинка старинку гонит, — шепчет Матвей и задумался.

Вечером, однако, бригадир отчитал Трифона с Николаем при всей бригаде:

— Так, говоришь, лето одним днем коротко не бывает? — спрашивает он Николая.

— Да ведь пословица, — оправдывается Николай.

— Старая пословица с новым веком ссорится, — говорит Матвей. Хотите, я вам расскажу…

— Давай, Матвей Лукьянович, рассказывай, — еще не дослушав, наперебой просят рыбаки.

Отложил было Матвей этот разговор на завтра, а когда завтра подошло, ударила первая гроза, ветер-морянин нагнал в Печору воды, а с водой пришла и рыба. В тот день светлозерцы отдыха не знали. Василий Сергеевич повез рыбу на приемный пункт и говорит:

— Этакую добычу не стыдно и сдавать.

— Не спали, так и укараулили, — говорит Анна Егоровна. — Не ты ли, Трифон Окулович, в первый день говорил, что рыбака одна тоня кормит? А удача прошла, ты свои слова и забыл?

А Трифон Окулович уже давно свою вину чует, за уши глаза заводит.

— Так ведь, — говорит, — из чашки в ложку не будет попадать, и ложку бросишь…

— У нашего Егорки на все отговорки, — смеется Матвей. — А только знаешь, Трифон Окулович, неживые у вас с Николаем речи-то: живое слово не на вашей стороне стоит, вы это и сами знаете. Пословицы-покойницы да поговорки-перестарки — только у вас и защиты…

В это время распахнулась дверь, и Василий Сергеевич пропустил вперед себя двух каких-то новых людей.

2

Первым шагнул за порог высокий старик.

— Иван! — ахнули светлозерцы в пять или шесть голосов. И нельзя было понять, рады они приезжему или не рады. Весь он волосатый да бородатый, нос у него крупный, мясистый, как гриб из моха выскочил, а из-под бровей выглядывают угрюмые, стоячие глаза. Другой гость — небольшого роста сухонький человек годов сорока. Поздоровались мы.

— Этот вот товарищ Красильщиков, — показывает Иван на незнакомого гостя, — стариной нашей интересуется. Немного он вас не застал в Светлозерье, да с той поры там и зажился.

— Любопытнейшее у вас село, — говорит Красильщиков за чаем. — И вся Печора заповедник старины, а Светлозерье, я вам скажу, заповедник в заповеднике.

А Матвею не терпится, спрашивает он Ивана:

— Что у нас там нового?

— В Светлозерье-то? — переспрашивает Иван. — Да все по-старому, как мать поставила… А тебе, Матвей Лукьянович, письмо пришло, велели передать, — и протягивает Матвею конверт.

— Вот и опять врешь! — рассердился Матвей и даже руку Ивана отвел в сторону. — Недаром тебя люди Брехом прозвали. Ты дело-то говори. Поля вспаханы?

— Вспаханы.

— Засеяны?

— Засеяны.

— Зеленя зазеленели?

— Что твой луг.

— Чего же ты брешешь: «Все по-старому»! К сенокосу готовятся?

— Вовсю… Раньше прошлогоднего сенокос начинать норовят в колхозе… Студенты наши на каникулы прилетели и тоже помогают во всем.

— Как же у тебя язык повернулся сказать: «Все по-старому»? — не успокаивается Матвей. — Вон опять же наука к нам приехала, — показывает он на Красильщиков а. — Как она, ваша наука-то, называется да чем занимается? — спрашивает Матвей.

— Фольклористика, — отвечает Красильщиков. — Изучает она фольклор, то есть народное творчество.

— Вот это наука! — обрадовался Матвей. — В море пена так не кипит, как у нас работа. Уголка такого неосталось, где бы творчество не шло. И что же, — спрашивает он опять гостя, — хорошо наука идет? Успевает?

— Видите ли, — замялся Красильщиков, — вы меня не совсем точно поняли: я говорю о другом творчестве, о поэзии.

— О песнях?

— Да, и о песнях, которые народ сложил, и о сказках, и о былинах, и о пословицах и поговорках, и о плачах…