Мать Печора

Я креплюсь, а мать не удержалась — первая упала на стол плашмя и запричитала:

Рожоно ты мое дитятко,
Бессчастна да бесталанна.
Не от радости я тебя кидаю,
Не от охотушки отдаю;
По чужим ты людям шатаешься,
По рабам ли да по холопам.
Беззащитна ты, бесприютна,
Не сердись ты да не гневайся,
Рожоно ты мое дитятко.

Оплакала мать, только тогда посадила меня на кухне, в простенок между двух окон. Тут и я начала плакать, матери пеняться да досаду выплакивать:

Уж ты, свет моя осударыня,
Уж ты кинула меня, бросила
Из жарка пламя во палюч огонь,
Из больша горя — во кручинушку.

Пригласила я родню и девушек за столы:

— Просим милости — не всех поименно, а всех заедино чаю пить, хлеба-соли кушать.

Усадила я всех по порядку: которые побольше дружились — те поближе, которые меньше — те дальше.

А родня сидит ниже девушек. Только сватью ниже не посадишь, та рядом сидит.

Первым делом девушки запели:
В сентябре во первом месяце,
При девичьем большом вечере…

Началось угощенье. Мать подносила чай, пряники, конфеты, пироги, а я вставала и кланялась всем:

— Кушайте, гости честны, красны девушки, не посудите — не подивите.

После чая до ужина девки играли, плясали. За ужином снова опевали мою девью жизнь:

Одна ночка — с тобой ночевать…

Тут уж мне вовсе тошно было. Девкам петь легко, гостить весело, одна невеста только как на смерть собирается.

Все подружки переночевали у меня. Долго разговаривала я с ними, а все-таки на какой-то час уснула. Плач хуже хмеля долит: хоть сон-то и нездоровый, а все же сон.

Утром девушки стали баню топить. Истопили да приготовили и стали меня в баню звать. Все собрались, пришли в избу, огляделись-осмотрелись, поклонились и запели:

Просим милости в парну баенку,
Ты, девица да душа красная,
Ты невеста да зарученная,
Как княгиня да первобрачная,
Маремьяна да свет Романовна.
Парна баенка тебе принатоплена,
Ключева вода принагретая,
Тазы медные приначищены.
Просим милости в парну баенку.

Еще раз поклонились девушки, а я ответ держу:

Уж вы, свет мои белы лебеди,
Белы лебеди да красны девушки,
Задушевные мои подружечки,
Мы пойдемте да в парну баенку,
Приумойте меня, младу-кручинну,
Уж вы смойте да, белы лебеди,
С белой груди воздыханьице,
С ретива сердца печаль-горюшко,
Со бела лица горючи слезы…

Тут сдала я свою девью красоту матери: заплела я себе косу накрепко, вправила в нее шелковую красную ленту, накинула на плечи платок и запричитала матери:

Ты сними с меня волю привольную,
Ты сними с меня девью красоту,
Ты положь ее в крепки ящики,
Ты замкни ее во туги замки…

Подошла мать и сняла с моих плеч платок. Крепко я его держала, а мать на своем настояла. По избе шепот пошел:

— Красоту сняли.

Снова стала я теперь пенять да выговаривать своей матери в плаче.

А мать отвечала мне таким же плачем.

Попросила я своих подружечек:

Расплетите мою русу косыньку,
Разведите мою девью красоту
По единому вы по рядышку,
По едину да русу волосу,
Вы разложьте мою трубчату косу
По могучим да моим плечикам.

Расплели мне девушки русу косу и повели в баню. Идут впереди, дорогу вениками метут. Пришли — веники на крышу побросали, один только оставили на обратный путь — дорогу заметать. Раздели меня в бане, вымыли, домой привели. Поблагодарила я девушек за парну баенку, за ключеву воду, за шелков веничек, за тазы медные. Сказала им, что смыли они с моей груди воздыханьице, с ретива сердца — печаль-горюшко, с бела лица — горючи слезы. А только сказала неверно…

11

Сходили девушки домой, переоделись и опять пришли. Только у них в это время и работы, что со свадьбой справляться. Каждая принесла мне по подарку, у нас зовут «принос». Подойдет, поздоровается, поцелует и подарит кофточку ли, платок ли, тарелку, чайную чашку, пару ложек, денег — кто что может.

Сели девушки за стол, чай пьют да меня опевают: